БИССЕКТРИСА СМЫСЛА

О безсмысленности собственного бытия задумывался всякий, почитающий в себе человека, но не всякий смог признаться себе, что дело вовсе не в отсутствии жизненого смысла вообще, а в невозможности постигнуть его, пока многочисленными добродетелями населения не затопятся жалкие остатки злокозненных существ, имеющих всегда выдающееся преимущество перед человечеством: они не задумываются о смысле, и потому не страдают приливами сомнений в своей исключительности, побуждающей на противные добродушию деяния.
Но прежде любых умозаключений нужно осознать, что сборище человеков, людей, клонов и прочих разных программ не движется, да и никогда не двигалось вперёд, в так называемое будущее, ибо будущее, то есть несвершённое, не может существовать во времени, которое ещё не наступило или может вообще не наступить для некоторых  категорий не слишком удачливых граждан. То, что мы называем будущим — может быть настоящим, чтобы затем стать прошлым. Мы все движемся в прошлое во всех смыслах, во всех ипостасях, растрачивая и теряя последние остатки разума и совести.
В этом мире нет дороги вперёд, нет стремления к совершенству потому, что время имеет хождение только на этой территории, отделённой от остальной Вселенной неодолимыми преградами. Пройдя положенные стадии деградации, человек волен сдохнуть, умереть или почить в зависимости от количества подлости, успешно освоенной им в миру.
Человеком стать нельзя, человеком можно явиться на свет и умудриться перестать быть человеком. Это единственный, совершенно безполезный, а иногда и вредный, опыт присутствия здесь.
Смысла жизни нет в пределах отмерянных нам чувств и мозгов, скрашивающих недолгое пребывание в унизительно ограниченном пространстве. Попытки раздвинуть чувственные границы приводят не к новым, доселе невиданным,  ощущениям великолепия, а к прилипчивому сладострастию мятущейся души.
Секты торжествуют над человечьей сутью, культивируя пожизненную слабость растерянного мироощущения, играя на самой тонкой струне души пытливого изыскателя смысла жизни.
С младенчества и до гробовой доски житель земли состоит, не всегда активным и осознанным образом, во множестве сект, часто не подозревая или  не задумываясь над этим. Ясли, детсад, школа, институт, работа, больница —  секты, по численности адептов далеко оставившие позади даже таких монстров, как религия и война.
Безсмысленность существования вбивается с детства в доверчивый мозг,  придумываются бредовые сентенции («построить дом, посадить дерево…»), весь цикл пребывания на земле приспосабливается к семяизвержениям и испражнениям в контексте чревоугодия и стяжательства.
Как выбраться из топей, если ложь окутывает  с пелёнок?
Ни одна наука не доказала, не оценила ни одного явления мироздания так, чтобы вопросов больше не возникало.
Постыдная возня клоунов на  пенсии в  «космосе» приходит к закономерному концу; теория гравитации, ставшая самочинно законом, впечатляет всё меньше умов; Луна, всегда ехидно повёрнутая одним боком к земле, выписывает на небе невиданные параболы; теория шарообразной Земли просто трещит.
История и физика, астрономия и обществоведение, химия и география — всё требует переоценки, ибо за такой пеленой  не только смысла жизни не разглядеть, а просто  и жить неуютно.
Слишком много вопросов, требующих ответов, чтобы можно было спокойно   заняться смыслом. Безсмысленность этого мира стоит на фундаменте лжи, и особям,прихватившим власть на земле,  ни в коей мере нельзя допустить  даже малейшего проблеска знания об устройстве Вселенной в головах не отвыкшего соображать некоторого процента жителей планеты.
Стоит сосредоточиться на конструктивных особенностях окружающей среды, а не науках, трактующих их на усмотрение заинтересованных лиц, и тогда сами собой аннигилируются громадные куски так называемой истории мира, растворятся все эти древние греки и римляне, кровожадные монголы, египетские чудесатые фараоны, миллионы бронированных всадников и триллионы жертв Гулага.
Математики, оперируя своими понятиями,  выстраивают перед унылыми взорами наблюдателей систему координат, отсчитывающую разбег чисел от нуля до разнополярных безконечностей. Кто-нибудь задался вопросом: возможен ли ноль вообще  как точка начала при безконечности?  В любом месте пресловутой безконечности можно нарисовать ноль, как и любое другое число, и оно не будет нести никакой информации, кроме выражения своеволия хозяина названного числа.
Поэт отличается от бумагомарателя не лучшей  рифмой, изысканным слогом или спелой метафорой, а способностью находиться во многих отрезках настоящего и прошлого одновременно, не вызывая в себе душевной дисгармонии, а, наоборот, собирая всё осознанное там во вдохновенные акорды словесной полифонии.
Поэт обязан быть перфекционистом самого высокого разряда до такого  состояния мыслей и сил, при котором  уверенность в собственной исключительности благополучно замещается почти родственным сочувствием к  любому писателю, внедряющему неблагополучные мысли в расстроенные словосочетания.
Нет плохих и хороших поэтов, а есть адепты религии поэзии и поэзии веры.
Искать смысл жизни — занятие глупое, когда не знаешь, что живёт за углом. Приходилось часто задумываться, отчего в одной условной сфере перемешаны человеки, упыри, клоны, вирусы?  Чтобы было с чем сравнить и прочувствовать, так сказать. Стать лучше — это цель,  за которой вырисовывается смысл, и тут вступают в действие свои законы.
Настоящий поэт, не стремящийся соответствовать своим стихам, особенно когда эти стихи действительно хороши и  побуждают множества людей, если не к решительным добрым делам, а, хотя бы, для начала, к добрым мыслям, рискует пасть на смертный одр в самом расцвете творчества. Так было с Есениным, так было с Маяковским. Распутничать и пьянствовать, декларируя любовь к Родине, женщине, обливая слезами периодического раскаяния злорадных друзей, можно успешно, но недолго. Поэзия не прощает несоответствия.
Другое дело поэт со стихами, интересными только для него самого — такой живёт долго и иногда богато, так как конфликта стихов с его сутью не случится, и тут не важно, плохой он человек или хороший — это зона вне поэзии. А может жить не долго и не богато.
Евтушенко прожил сравнительно длинно, а Рубцов сгинул преждевременно. Обоим нечему было соответствовать, не к чему было тянуться, оттого и смерть разная, никак не привязанная к стихам. Может быть, они оба задумывались о смысле жизни, но таланта им это не прибавляло, хотя гонора хватало в полной мере.
Стать достойным смысла жизни — это и есть смысл.