(Из цикла «Воспоминания батальонного врача»)
…В Рязанский радиотехнический институт я не поступил. Дальше приемной комиссии меня не пропустили. С «волчьим билетом» («Не годен в мирное время, ограниченно годен к воинской службе в военное время») не брали в этот институт.
Происходит срочная переоценка ценностей. И с другом детства Толькой Краденовым мы сдаем документы в Крымский медицинский институт. Во, куда меня занесло после Рязанского радиотехнического шока. Где сдавались вступительные экзамены по физике и математике, по которым у меня в школе были «железные» пятерки с плюсом. Или с двумя плюсами, даже.
Конец июля. Жара – под сорок в тени! (А кто, спрашивается, вас заставляет лезть в эту самую тень?) В общаге нас образовалась группа «отличников» – единомышленников из двенадцати человек.
Футбол. Волейбол. Купание в мелком Салгире и глубоком водохранилище. Кино. Изредка – учебники. Кстати, немного забегу вперед: из нашей «тёпленькой» компании поступили одиннадцать человек. Из двенадцати. Конкурс на лечебный факультет среди школьников был ужасающий даже по тем временам, меркам и размерам – восемнадцать с половиной человек (!!!) на одно место.
У медалистов, у стажников, у «дембелей», у окончивших медучилище – конкурс был намного и намного меньше. У нас проходной балл – десять из десяти («пять» – физика, «пять» – химия) и «зачет» по сочинению. Но отвлёкся.
Первое августа. Жара – за сорок. Все (!), как один, абитуриенты мужского пола – в тёмных пиджаках, тёмных брюках, тёмных полуботинках, в белых рубашках, естественно, при галстуках и все… в липком, вязком, раздражающем поту. От жары ли? От мандража ли? Но все – в поту… А на мне (подсознательно сработали, тогда ещё только в зачаточном состоянии, инстинкты психолога) – светлые брюки в клеточку, цветная в попугаях рубашка с короткими рукавами, не заправленная в брюки, ворот расстегнут чуть ли не до пупа, старые сандалии на босу ногу…
…Экзамен по физике. Главное – не попасть к Генералову! Зверьё!! Зверина!!! «Режет» за малейший промах, за малейшую, не там поставленную или озвученную запятую. «Четверка»: и собирай вещички – вокзал отходит.
На подоконнике, перед входом в экзаменационную аудиторию, лежит учебник физики за шестой (!) класс. На открытой странице жирным шрифтом выделен «Закон Торричелли» (это – про атмосферное давление). Машинально смазываю его взглядом, вхожу в аудиторию, отдаю экзаменационный лист, получаю билет… Первый вопрос – «Закон (!?!) Торричелли» (!?!). Второй – биофизика. Третий – ядерные реакторы. И задача… при нём. Да, задача… Та – ещё задача попалась. Дана электрическая цепь: куча всевозможных конденсаторов, катушек, сопротивлений и дано – входное напряжение. Требуется сущий пустяк. Такой маленький пустячок. Определить напряжение на выходе. Для меня – пара пустяков: 21 вольт. И точка! (До сих пор помню в мельчайших подробностях). Знаю – 21 вольт. Более того – уверен на сто процентов: 21 вольт! А доказать, то есть решить по формулам эту задачу, не могу. Заклинило у меня что-то тогда, не пойму? Но целый час бился над получением злосчастной формулы – так ничего и не добился. Хоть тресни!…
Очередь неумолимо выносит меня к столу… Да … да… да… К столу Генералова! Зверюга!! Зверина!!! Прощай, институт!..
– Задачу решил? – сквозь очки на меня зыркнули бесстрастные, беспощадные глаза хищника.
– Решил! – Наглости моей не было предела. А что, в конце концов, было мне терять?
– Ответ!
– 21 вольт! – Генералов берёт мою писанину (аж, три исписанных, непонятно чем, листа). Видит окончательный итог: 21 «вольт», трижды подчеркнутый и… откладывает листы, листики, листочки в сторону. «Отлично!» «Пять баллов!».
…Экзаменатор (или экзаменаторша?) по химии, молодая, красивая женщина, видя мое обличие, прыснула от смеха и спросила:
– Откуда ты?
– Это, ну, дети – откуда, оттуда и я! – она засмеялась во весь голос.
– Бери билет…
Сажусь за первый стол. Быстро записываю ответы на все три вопроса (вопросы оказались пустяковые даже для моей «четверки» по школьной химии) и… и зависаю над задачей. Ни черта в задачке не понимаю. И так, и эдак: как эту задачу решить (вот и сказалась «четверка» по школьной химии)? Сижу. Верчу головой. Стены голые. Ни одного плаката. Соседи далеко. Да, и кто на вступительных рискнет подсказывать? Тем более, потенциальному конкуренту. Жду неизбежного. Жду краха… Опять что ли – вокзал тронулся?.. И тут слышу… Чего же я слышу? Слышу, как прямо передо мной, очередной «абитура» отвечает мою задачу. То есть, формулы, как в моей задаче, а цифры – другие. Еле-еле успел за ним записать… Моя очередь…
…Темы для сочинений абитуриенты выбирали сами. Какие хотели – такие и выкрикивали. Демократия полная: собрали нас всех, выживших после двух экзаменов, в актовом зале и ректор института предложил нам самим назвать темы сочинений, какие мы хотим писать. Оценки за сочинения ставиться не будут. «Зачет» – поступил в институт. «Не зачет» – вокзал окончательно уедет.
Пишу: «Ленин в произведениях Маяковского и Горького». За полтора (из шести положенных) часа написал сочинение. Без черновика. Сразу – набело. В школе, совсем недавно, три раза (!) то же самое писал. Да, к тому же, Маяковского почти всего наизусть знал.
Написал сочинение за полтора часа (я сижу, как всегда, за первым столом, перед бдительным оком экзаменатора) и сдаю свой опус. Следует недоуменный вопрос:
– Где черновик?
Оказывается, сочинение сдавать без черновика нельзя. Не положено. Мало ли что сидел рядом, перед глазами и никак списать не мог – черновик должен всё равно быть. Еще полтора часа я писал черновик…
…На лечебный факультет (а кроме него в институте в те времена был ещё и педиатрический; детских врачей на нём готовят, а не педагогов и, тем паче, не педиков) приняли более трехсот человек.
Исключительно лиц мужского пола, христианского вероиспо – ведания, в основном славянской внешности и, естественно, соответ – ствующих анкетных данных.
Но имелись и исключения. Как без них-то? На наш первый курс приняли всего одиннадцать (!!!) девчонок.
Девять – дочки, внучки, племянницы Номенклатуры. Одна, ростом около 140 сантиметров с мужем, – из какой-то островной папуасии Тихого океана. И одиннадцатая… – но о ней следующая история…
…Историю её поступления я знаю из первых рук. Вступительные экзамены она сдавала со мной в одной группе (опять подводит память – не помню ни её имени, ни фамилии). И потом в одной группе мы участвовали весь сентябрь в битве за урожай помидоров и винограда в одном их крымских совхозов.
Немного о ней самой. Мать её – учительница из южно-украинской какой-то деревни (или как там, у них называются сельские населенные пункты). Об отце не было никаких сведений. Не отличница. Хорошистка. Твердая хорошистка. Внешность? Ах, внешность… Но, не вытравить из воспоминаний её портрет: голова и груди (в отдельности, естественно) – одинакового размера, по форме и величине чуть меньше волейбольного мяча каждая; огромные, ядрёные ягодицы, переваливающиеся под, в любое мгновение готовую расползтись по швам, юбкой; такие же ядреные бёдра, толстые икры и… изящные щиколотки, переходящие в сорок второй – сорок третий размер идеальной по форме стопы.
Что ещё? Ах, да – соломенно-желтая (Тимошенко, умри от зависти!), в руку толщиной (в её руку), ниже колен (!), туго заплетенная коса. Без бантика. На резинке от бигудей. Нос – картошка, хорошего среднего размера картошка. И глаза… наивные, бездонные, сине-васильковые глаза, с пробегающими бесенятами–искрами…
Первый экзамен. Физика. Отвечает весь билет без запинки. Оценка – «хорошо».
Мать подает ректору (демократ был до мозга костей, не чета нашим нынешним дерьмократам) апелляцию. Ректор созывает экзаменационно-апелляционную комиссию по физике. Она отвечает без подготовки. Ровно сорок минут её откровенно валят. Но не «свалили». Ректор выносит вердикт: физика – «отлично!»
Второй экзамен. Химия. Отвечает весь билет без запинки. Дополнительные вопросы – ответы без запинки. Оценка, естественно, – «хорошо».
Мать второй раз подает ректору (а был его негласный приказ: девчонок и лиц, с «ущербным» пятым пунктом на лечебный факультет не брать, а может, такое указание было и свыше) апелляцию. Ректор созывает экзаменационно-апелляционную комиссию по химии. Она отвечает без подготовки. Ровно восемьдесят минут её нагло валят. Но не «свалили» и в этот раз. Ректор во второй раз выносит вердикт: химия – «отлично!»
Третий экзамен. Сочинение. Накануне экзамена её мать идет к ректору на очередную аудиенцию. И очень ласково, не повышая голоса, доходчиво, на чистом русском языке, без хохляцкого акцента, объясняет ему, что, если за сочинение родная и единственная её кровиночка не получит «зачет», то… и т. д., и т. п…
Так я с ней и оказался вместе в совхозе на битве за урожай. В учебную группу она попала со всеми девчатами (всего их было – одиннадцать человек) нашего первого курса лечебного факультета к медалистам и иностранцам. В первую группу.
А я стал учиться в восьмой группе. И на всю жизнь запомнил её в локоть толщиной косу и сине-васильковые бездонные глаза…
…В этой «битве за урожай» местное начальство дурило нас как только могло, солидно подкармливая нашего руководителя, какого-то ассистента с какой-то кафедры. Он, в свою очередь, назначив старшим недавнего «дембеля» из Мелитополя, совсем забил на нас. Считай, отпуск для него дополнительный.
Из всей нашей группы «передовиков производства» мужского пола только у меня имелось представление об изнанке и светлой стороне деревенской жизни, остальные – горожане. Поэтому, как только я понял, что нас жестоко и жутко дурят, принял адекватные симметричные меры.
При уборке помидоров с огромных площадей, через полчаса работы я не утруждался наклоняться за каждым помидором отдельно, а, якобы гуляючась, шёл к предыдущему бурту овощей (собирали помидоры «по корень» и высыпали их в большие кучи»). Так выполнял две–три, а то и четыре дневные нормы.
Через две недели – «битва за виноград». Здесь проще – переворачиваешь узкую из твёрдого картона бочечку вверх дном (дно-то у бочечки выпуклое внутрь) и сыпешь половину ведра винограда в это углубление. Бочечки-то и снизу, и сверху выглядят одинаково. И здесь перевыполнял план в два–три, а то и четыре раза.
Но даже и после такого «перевыполнения плана» меня в денежном эквиваленте уравняли со всеми. Пришлось по душам поговорить с нашим старостой-«дембелем» с чисто англо-саксонской фамилией Романенко и восстановить справедливость в товарно-денежных отношениях, получив, естественно, в четыре раза большую сумму за добросовестно проделанную работу.
…В марте 1967 года, записавшись в институтский парашютный кружок, я совершил три прыжка. Сдав все нормативы по физической и психологической подготовке, меня зачислили в институтскую команду с отнюдь неплохой перспективой на будущие успехи в этом виде спорта.
Но…
Ох, это, не к ночи будет помянутое, «Но». На тренировке со штангой, взяв запредельный вес, порвал мышцы спины, и всю весну вплоть до экзаменационной сессии ежедневно посещал физкультурный диспансер.
На этом и закончилась моя спортивная карьера парашютиста.
Но…
Опять «Но!» – выходит я подспудно, в непознанных глубинах подсознания готовил себя к службе в Воздушно-десантных войсках.
Мистика?
…В Симферополь приехал с гастролями какой-то крутой эстрадный гипнотизёр-телепат, позиционирующий себя учеником великого Мессинга. Естественно, не обошёл он и Крымский медицинский институт со своими выступлениями.
Сидя в последнем ряду рядом с Борисом Байзером, выдал свой первый афоризм:
– Внушает мысли, но не внушает доверия!
Пожимая мне руку, Борис напутствовал меня:
– Возьми за правило – постоянно рожать такие меткие выражения и публиковать их в печати.
С тех пор утекло много времени, мои афоризмы и миниатюры публиковались в тульских областных газетах, в журнале «Чаян», сборнике «Ока», журнале «Приокские зори», вышли в свет три книги афоризмов и анекдотов.
Как-то так.