НИКОЛАЙ МАКАРОВ
Новички
МОРСКОЙ ЗУБР
– Смирна… а… а!
Перед застывшей шеренгой важно прохаживался приподнято-торжественный боцман, пытливо вглядываясь в лица только что прибывших на гвардейский катер молодых матросов.
– Вы находитесь на…
Сзади вдруг раздался смешок.
– Вы находитесь на…
Боцмана аж в жар бросило. Его, Тимофея Петровича, просоленного всеми морскими ветрами, на его родном катере… Нет, такого с ним за тридцать лет плавания не бывало…
Он резко обернулся.
Точно! Тот, на которого ещё на берегу обратил внимание боцман. Ужо сейчас он проучит этого маменькиного сынка, да так, чтобы…
– Матрос Орлов!
– Я! – На боцмана смотрели большие невинные голубые глаза.
– Два наряда!..
Боцману не дали договорить:
– Есть!
– Чистить картошку!!!
Самое строгое наказание ожидало провинившегося матроса. Да ещё – кок! Лучше не вспомнить о нем…
– Есть!
Казалось, счастью молодого матроса Эдьки Орлова не было границ.
– На, жуй морковку, тёзка ты незадачливый. – Доставая из кармана ручного хомячка, Эдька удобнее расположился перед ведрами с неочищенным картофелем. – Эка, куда хватили, товарищ боцман, – «до вечера…».
Он хитро подмигнул хомячку.
– Откуда им знать про чемпиона лагеря по очистке картошки, в газетах не пишут о нас. Это ж – не хоккей.
Через час-другой сияющий Эдька докладывал на камбузе:
– Товарищ гвардии кок, картошка вся!
– Как??? Вся??? – прохрипел гроза всех нарядчиков, надвигаясь на Эдьку. Следующие, видимо, очень нелестные слова так и застряли на губах у кока. Он остановился, пораженный грудой очищенного картофеля…
Неделя прошла мирно, спокойно. Но в субботу в кают-компании забарахлил почему-то телевизор, и, главное, на самом интересном месте новой кинокомедии. Сколько ни крутили, ни вертели всякими ручками – ничего не помогало. Тогда с досады или ещё с чего боцман мрачно обронил:
– Помехи кто бы веником погонял…
– Я!
Тимофей Петрович так и застыл на стуле, а сияющий Эдька, прижимая веник, гордо проследовал к двери.
Минутным делом оказалось для него присоединить отошедший провод антенны, замеченный им накануне.
– Теперь хоть Марс принимайте.
Он подошел к телевизору, что-то подкрутил и… на экране появился незнакомый, неземной какой-то пейзаж.
Эдька засмеялся, видя вытянутые лица, а голос диктора пояснил:
– Вы смотрите видеозапись передачи с планеты Марс, произведенную автоматической межпланетной станцией…
– Да-а-а, не соскучишься с ним.
Боцман и кок стояли на палубе катера, пытаясь что-либо рассмотреть в густом молоке тумана, лежавшего над Балтикой уже третьи сутки.
– А ты предложи его собрать в ведро своему «протеже», – кок шутливо обратился к приятелю.
Боцман поперхнулся дымом от своей такой же просоленной трубки, как и он сам.
– Туман?.. В ведро?.. Орлову?..
Боцман не договорил, как вдруг перед ним, словно привидение, возникла фигура матроса.
– Есть, туман!
И Орлов (это был, конечно же, он) усердно принялся махать тряпкой, удаляясь от опешивших друзей.
Через полчаса тумана как не бывало, (дул сильный норд-ост).
– Откуда он мог узнать прогноз погоды? – сокрушался Тимофей Петрович в своей каюте, а кок вторил ему:
– Может, якоря ему доверить драить?
Боцман с опаской глянул на дверь: вдруг оттуда раздастся невозмутимое Эдькино:
– Есть!!!
ДЕСЯТЬ СУТОК
– Первый!.. Второй!.. Третий!..
Генерал, запрокинув голову, считал посыпавшиеся из черного люка самолета горошины. Секунды три падая камнем, горошины, будто натыкаясь на невидимую преграду, останавливались, и над каждой тотчас вырастал белый зонтик парашюта.
Вскоре длинная цепочка горошин, раскачиваясь на стропах, начала медленно спускаться на землю. А выше них появились новые горошины, затем – ещё и ещё…
Происходила неповторимая по своей красоте выброска воздушного десанта: тихий ветер нежно перебирал струны строп, басом отзывались самолёты, требовательно и величаво звала парашютистов земля. И восходящее солнце выглядело приподнято-торжественным.
Но кто вдруг посмел расстроить гармонию? Кто нарушил привычный ритм движения горошин и зонтиков!
Генерал недовольно нахмурился. Теперь всё его внимание было обращено только на одну горошину, не затормозившую вместе со всеми, не занявшую отведенное ей место в своей цепочке. Она догнала чужую цепочку (но и там ей, видимо, не нашлось места) и, как-то вдруг, выросла до размеров мячика. Следующая цепочка зонтиков не приняла и мячик.
Спазм сдавил горло генерала: он уже ясно различал в беспорядочно падающем теле запутанного в стропах десантника.
«Всё! – молнией пронзило сознание генерала. – Всё!!! Чудес не бывает… – И словно, чужая, посторонняя, ни к чему не обязывающая мысль: – До земли – сто метров».
Он отвернулся, в тисках рвалось сердце, время обрушилось на него бесконечно долгим мгновением и…
И резкий хлопок раскрывшегося парашюта заставил его вздрогнуть, вернуться к действительности. Генерал повернул голову: на том месте, где он ожидал увидеть испуганного, поломанного, без сознания, но живого десантника, тряпкой валялся запасной парашют.
– «Мама», что ли, он кричит? – генерал перевел взгляд на убегавшего парашютиста, рвущего с плеча автомат. – Ошалел, наверное.
Лишь секунду спустя до его слуха донеслось многоголосое, страшное в атакующем порыве десантное «Ура-а-а-а!» и треск автоматных очередей.
– Внуки спрашивают: «Откуда у тебя, деда, белые волосы?» – Генерал обращался скорее к себе, нежели к группе офицеров. – Ко мне голубчика! Ко мне!!!
Один из товарищей подошел к Быкову, смущаясь, спросил:
– Как же всё это, а?
Петру порядком надоели подобные вопросы. Хотя он согласен: не каждый день, да что день – не каждый год случается такое. И всем хочется узнать из первых рук, хочется посмотреть, подбодрить, поддержать человека, в последний момент ускользнувшего из объятий костлявой.
«Началось, – думал он. – Телевидения еще не хватает».
Ну, подумаешь, зацепился вытяжной парашют за ранец. Что же, паниковать сразу? Запаску дергать? Десять их будто запасок-то? Вначале распутай, сориентируйся… Виноват он, если намертво зацепился вытяжной? Поэтому и раскрыл-то запасной парашют в самый последний момент, а не падал, оцепенев с испуга, не соображая и не контролируя свои действия. И думал-то он… Пожалуй, даже ни о чем не думал – руки сами автоматически разбирали последствия неудачного отделения от самолета. Вот о чём надо было думать – о правильном отделении. А не паниковать, не молиться, не креститься. Если уж и случилось бы…
Быкова передернуло. Он, казалось, только сейчас до конца понял, что с ним могло произойти час назад.
– На, закури, – ему, некурящему, несколько рук протягивали сигареты.
Из неловкого молчания десантников вывел голос радиста.
– Быкова к генералу!
Быстро встав с земли, на ходу одергивая комбинезон, Быков направился к комдиву.
– Вот повезло человеку, в отпуск теперь поедет, – донесся до него чей-то завистливый голос.
И сразу же, грубо перебивая, другой:
– Тебе бы такой отпуск…
Дальнейшего спора он не слышал.
«Хм, отпуск… – рассуждал Пётр вслух, шагая по тропинке – на «губу» не хочешь за такое идиотское отделение? Тоже мне – герой выискался. Ничего и не совершил. Тем более сверхъестественного. В боевой обстановке никто на мой прыжок не обратил бы никакого внимания. А сейчас – чуть ли не ЧП… Какой здесь героизм? Глядеть просто надо в оба. Сейчас он мне влепит…».
Пётр, готовый ко всему, смело подходил к генералу. Он знал крутой характер командира, но был уверен, что больше десяти суток сидеть ему на «губе» не придется.
– Да, брат, напугал ты всех своим прыжком! – Встретил его адъютант генерала.
– Виноват, товарищ гвардии генерал! – Быков приблизился на уставное количество шагов. – Больше не повторится.
– Как виноват? – Комдив напряженно вглядывался в лицо Быкова, ища там следы паники, испуга, чего угодно, но только не обескураживающей невозмутимости и задорного блеска голубых глаз. – Что не повторится?! Ты сам-то понимаешь, что совершил?
– Никак нет! – Быков являл собой живое воплощение Строевого Устава. – Виноват, по молодости недосмотрел. Однако потом исправился и произвёл десантирование со всеми вместе. Не отстал!
Генерал хмыкнул от удовольствия: «Да, с такими вот Быковыми, Петровыми, Ивановыми хоть к черту в преисподнюю без оглядки можно прыгать и выполнять любую задачу».
– Надеюсь, тебе десяти суток хватит?..
– Есть, десять суток аре…
Но генерал не дал ему договорить.
– Отпуска десять суток! Отпуска! – почти прокричал он.
– Есть, отпуска!
Ни один мускул не дрогнул на лице гвардии рядового Петра Быкова… Хотя он никак не ожидал такого оборота.