РАЗМЫШЛЕНИЯ В СКАЗКАХ ДУБОВОГО ЛЕСА

НИКОЛАЙ МАКАРОВ

 

РАЗМЫШЛЕНИЯ
В

СКАЗКАХ ДУБОВОГО ЛЕСА

 

Для кого-то – быль, а для кого-то – небылица,

Для кого-то – сказка, а для кого-то – и подсказка,

Для кого-то – невдомёк, а для кого-то – и намёк,

Для взрослых дядей и тётей.

 

 

ШАКАЛ В ВОЛЧЬЕЙ ШКУРЕ

 

В некотором царстве, в некотором государстве шумел-гудел – не угадали – не камыш, а шумел-гудел Дубовый Лес. Как и полагается                  в приличном обществе, в этом Лесу правил бал и другие там всевозможно-невозможные танцы-шманцы Лесной Голова – Медведь-воевода. У Медведя-воеводы, как и полагается в приличном обществе и в приличной сказке, имелось множество помощников, консультантов, советников, секретарей-секретарш и, конечно же, заместителей.

Заместители у Медведя-воеводы все, как на подбор, – матёро-заматерелые Бурые и Серые Волки. Любой вопрос эти Бурые и Серые Волки могли решить или не решить, могли любое дело сотворить или завалить: могли или не могли, а скорее – хотели или не хотели, вернее – желали или не желали с оглядкой, ясен пень, на Медведя-воеводу.         И всегда, как и полагается настоящим Волкам даже в сказках, держали свои носы по ветру.  И никогда,  и не только в сказках, Бурые и Серые Волки – давайте заменим одно неприличное слово в известной поговорке – не чихали против ветра, то есть против Медведя-воеводы. Между собой Бурые и Серые Волки жили более-менее сносно: некоторые даже дружили семьями или просто делали вид, что дружат, даже ходили в гости друг к другу, а иногда – и к невинным овечкам и к не так уж и невинным тёлочкам. Им ведь тоже ничего челове… то есть ничего волчьего было не  чуждо.

Так бы они и жили-поживали, да добра наживали непосильным трудом, ставя, где нужно и где не нужно, отпечатки своих бурых и серых лап. Но однажды – вот, она, интрига-то и начинается – однажды неожиданно на голову Медведя-головы и, естественно, на головы всех его ближних и дальних подчинённых свалился, как снег на голову в ясный летний, солнечный день, очередной Государев Праздник. То ли – День Волчьей Коммуны, то ли – День Восьмой Лисицы, то ли – ещё какой: сейчас уже и не вспомнишь, не припомнишь. Но, что свалился Праздник – это бесспорно и неоспоримо.

Раз свалился Праздник – мало ли, что неожиданно – значит                     и отпраздновать его надо с размахом: во всю медвеже-волчью ширь и удаль, чтоб дым и копоть стояли коромыслом над Дубовым Лесом.

Отметим мимоходом, что самый главный заместитель и другой рыло… то есть рангом ниже – и которые, кстати, жили в соседних норах – начали отмечать Праздник с самого раннего утра. Или – продолжали со вчерашнего вечера. Не в этом суть, а суть в том, что за праздничным столом на греческой поляне – какой же приличный и уважающий себя Дубовый Лес может обойтись без греческой поляны? – наши оба два героя (или – антигероя: кому как вздумается их именовать) были изрядно укушамшись горячительными напитками, настоянных на волчьих ягодах.

Итак: все расселись за праздничным столом, согласно купленным билетов, то есть, согласно Табеля о рангах. И опять же, согласно Табелю о рангах, второй тост после Медведя-воеводы произносит-говорит-держит самый главный заместитель. Но говорит-несёт-воет, критикуя – это в  Государев Праздник-то? – вся и всех, невзирая на лица, морды, физиономии присутствующих и отсутствующих господ и чиновников: Волков, Медведей и даже Тигров и Львов. Вот, что делает повышенное содержание градусов в напитках и их чрезмерное употребление не только с Зайцем, о котором написана басня, но и с матёрыми, прошедшими все огни, воды и медные трубы самогонного аппарата, Волками.

Медведь-воевода взревел не человеческим голосом, побагровел от такого кощунства и непотребства – вдруг молва дойдёт или кто донесёт (не к ночи будут помянуты) о таком вопиющем безобразии на Самый Верх. Что тогда будет-то? В кошмарном сне не приснится.

Тьфу, тьфу, тьфу – три раза.

– Вон отседова! – И услужливые руки, то есть лапы, вывели                    с греческой поляны не в меру говорливого говоруна Бурого Волка – самого главного заместителя.

Над поляной нависла тишина. Даже стук Дятла и писк назойливого Комара вдруг оборвался на полуслове.

– Что с этим негодяем, – Медведь-воевода большим листом лопуха промокнул вдруг появившийся пот на своём воеводском лбу, – будем делать?

Замы переглянулись.

– Что делать, что делать? – Все, как один, будто заранее договорившись, вынесли вердикт сотрапезники своему коллеге (не топить  его – вдруг сам окажешься в такой же шкуре). – Проспится пускай бедолага: завтра протрезвеет – и попросит прощения.

– Да! – Задумался Медведь-воевода и вдруг как рявкнет не к месту (хотя, по большому счёту, Медведь-воевода всегда и при любых обстоятельствах рявкает к месту, надо отметить в скобках). – А где этот? Что-то я его не вижу?

Замы переглянулись. Кого не видит Воевода? Все вроде бы здесь.       Ба, да это сосед по норе главного заместителя уснул прямо на поляне, умаявшись от непосильного празднования злополучного Праздника.

– Подать сюда Тяпкина-Ляпкина или Ляпкина-Тяпкина, как его там? Пусть скажет своё веское слово – недаром в травах вроде бы целебных когда-то вроде бы разбирался.

– Что делать, что делать? – Замямлил-залебезил-заблеял ещё не пришедший в себя от тяжёлого сна на греческой поляне то ли Тяпкин, то ли Ляпкин. – Я давно хотел Вас предупредить, что от этого, как его, так называемого – и Волком-то его не назовёшь – нашего члена стаи можно ожидать любой пакости, любой провокации. Я давно за ним замечал какие-то странности, какие-то отклонения в его волчьей психики.

– Да! – Опять надолго задумался Медведь-воевода. – Что же ты, такой-рассякой мазанный-перемазанный, этой самой – ну, понятно, чьей – сын, раньше мне не докладывал.

– Всё хотел, всё ждал. – Опять замямлил-залебезил-заблеял то ли Ляпкин, то ли Тяпкин. – Вот, сейчас и говорю.

Все Волки-замы вмиг протрезвели, все Волки-замы, как один, уставились своими шокированными волчьими мордами на то ли… – ну, сами понимаете, на кого. И даже Медведь-воевода был сражён наповал тирадой вдруг ставшего не товарищем и не соратником главного Волка-заместителя, а совсем даже и наоборот.

– Повторяю ещё раз! – Медведь-воевода обвёл присутствующих своим тяжёлым медвежьим алчным взглядом. – Что будем делать с негодяем?

Во второй раз все, как один, заместители чуть ли не хором повторили своё первоначальное реноме – никто от своих прежних слов не отказался, все встали горой за своего провинившегося товарища Волка:

– Проспится пускай бедолага: завтра протрезвеет и попросит прощения.

Какие тут начались метаморфозы с мордой, как оказалось, то ли Шакала, то ли Шавки какой, волей случая занесённой в Дубовый Лес              в поисках наград и чинов – ни пером описать, ни в этой сказке сказать:

– Да – я, да – мы, да – вы, да – они, да – не хотел, но вдруг захотел,         а меня не так поняли. Да – он хороший какими-то местами: задней, левой лапой, что ли хороший или ещё чем. Да – я исправлюсь, поправлюсь, я – всегда за Медведя-воеводу всё отдам: до последней капли крови любого из замов и не только…

Мораль – а как же без морали-то? – сей сказки такова:

Под шкурой Волка иногда

Душа?

Нет – не душа:

Душонка подлая Шакала не видна!

И вторая мораль – без рифмы. Мораль, которую попытайтесь угадать сами. Угадали с одного раза? Правильно – место главного заместителя Медведя-воеводы занял – ну, сами знаете кто…

А Лес Дубовый продолжал шуметь-гудеть…

 

БУМЕРАНГ ШАКАЛУ,

КОТОРЫЙ В ВОЛЧЬЕЙ ШКУРЕ

 

Навестил намедни проездом Дубовый Лес Грозный Лев, Царь-батюшка всех лесов и полей. Где успели – там выросли «Потёмкинские деревни» и проверенный люд лесной на всякие там каверзные вопросы правильные и нужные ответы давал, где не успели…

Где не успели, там пожаловались жители Царю-батюшке (!!!), что, дескать, негде разгуляться нашей молодёжи, негде померяться силушкой немалой, да, что там – негде простой мячик погонять. Лев не успел и    рыкнуть-то на Медведя-воеводу, как тот, грозно посмотрев на своего нового первого заместителя, который в волчьей шкуре, выдохнул:

– Бу… сде!!! И доложено.

Скоро сказка сказывается, да… – как и положено, в старой доброй сказке – не скоро дело делается.

Медведь-воевода в отпуск законный укатил – имеет право, понимаешь. Зиму-то проспал всю – пора и честь знать, на южные моря с новой юной Лисичкой-сестричкой махнуть.

А – хозяйство?

А хозяйством, то бишь, рулить Дубовым Лесом – не хитрое дело-то, поди, не Боги горшки, мол, обжигают – и Шакал в волчьей шкуре справится. Конечно, справится. Бересту накатать в нужный Департамент, отвечающий за образование, – раз плюнуть. Тем более, не царское (хотя – и И. О.) это дело – какими-то мячиками заниматься.

В том Департаменте тоже не дураки сидели, тем более, что и у них отпускная пора чуть ли не с сегодняшнего дня начинается. Недолго думая, строчат и отправляют обратно свою депешу-бересту, в которой чёрным по белой бересте писано: «Нет средств, и не предвидится».

Шакал, который И. О., опять же, недолго думая, – а чего, спрашивается думать и чем, по большому счёту, думать-то – даже не сменив бересты, черкает свою такую же («Нет средств, и не предвидится») резолюцию и отправляет нарочным в резиденцию Царя-батюшки.

Царь-батюшка Грозный Лев тоже не долго думал: без выходного пособия выгнал Медведя-воеводу, а за растрату казённого имущества и за мздоимство и того пуще: определил в клетку на продолжительный срок; Шакала, который был И. О., также без выходного пособия отправил поднимать хлебопекарское дело в соседний Лес; Департамент, который был нужным, в одно мгновение стал никому ненужным и его просто-напросто расформировали.

А футбольную площадку для молодых волчат соорудили в одночасье, уже другие руководители Дубового Леса.

 

 

 

НАГРАДЫ

 

Со времён царя Гороха, а, скорее всего, и с более древних времён повелось в Дубовом Лесу – чем плохая традиция? – отмечать всевозможные праздники. И награждать – совсем даже прекрасная традиция! – в эти праздники особо отличившихся жителей; естественно, жителей Дубового Леса; конечно же, в основном отличившихся в ратных трудах; то есть, отличившихся в разных там боях и баталиях дружинников, снискавших неувядаемую славу воинству Дубового Леса.

Честь им и хвала!

Да здравствует непобедимая и легендарная Дружина Дубового Леса! Ура! Ура!! Ура!!!

В очередной такой праздник, на очередном торжественном собрании Медведь-воевода после проникновенно-взволнованной речи – кто-то из ветеранов Дружины даже незаметно смахнул скупую ветеранисто-дружинистую слезу – величаво-торжественным жестом под вспышки множества фотокамер и еле слышное жужжание телекамер поднёс к глазам, протянутый ему Лисичкой-референтом, свиток с именами-фамилиями-псевдонимами наиболее достойных и наиболее заслуженных дружинников.

Первым значилась фамилия-имя-псевдоним Главного советника Медведя-воеводы по ветеранисто-дружинистым делам Рыжего-Прерыжего Лиса Патрикеевича, никогда и нигде не принимавшего участия в походах Дружины, но… но по совместительству занимавшего должность супруга-мужа Лисички-референтки. Всего-навсего.

По рядам собравшихся дружинников: и Волков-ветеранов, и необстрелянных Волчат-молокососов прокатилось недовольное, пока еле слышное, ворчание. Следующим в списке значился залуженный ветеран Дружины: матёрый Волк-Волчище – Бурый-с-сединой-Хвостище. Поднявшись на трибуну к Медведю-воеводе он из рук Лисички-референтши получает ни много, ни мало самую, что ни наесть самую-самую унизительную награду для Волков, Берестяную грамоту – во, как, знай, мол, наших! И неча, скалиться – впредь наука. Кто намедни многоуважаемому Лису Патрикеевичу хвост отдавил, и мало того, что отдавил – ещё всенародно, то есть всезверинно и обозвал нехорошими словами. Редиска – какая: жри теперь свою кору – заслужил.

Залуженного дружинника наградили? Наградили – пора и честь знать. Пора награждать и других не менее достойных жителей Дубового Леса.

Жене Хорька-писаря, как с куста, медаль «За боевые подвиги» на грудь самим Медведем-воеводой прикалывается. Сестре – нет, не сестре-милосердия – а сестре Хомяка-завскладом, опять же, как с куста, медаль «За боевые походы» на грудь, опять же, Медведем-воеводом прикалывается.

И пошло, и поехало: что ни награда – то кумовья да сваты, что ни награда, то тёщи да любовницы.

– А как вы думали? – Поправляя рыжую причёску, нисколько не смущаясь, комментирует Лисичка-референтша. – Про кого напишу приказ, того и наградят…

 

ТО ЛИ – ВОЛК, ТО ЛИ…

 

Перевели однажды в Дубовый Лес не то Волка, не то… не поймёшь кого. Вроде – свой, вроде – участник, вроде пострадал в кровавом бою за величие Дубового Леса, вроде…

Вот, то-то и оно, что вроде. Недоброжелатели – где их нет? – шушукаются за спиной, дескать, то ли ранение, то ли увечье этот пришлый получил не в жесточайшей сече, а банально совсем даже наоборот. Ехал, мол, он от одной Лисички-сестрички, тёмной ноченькой возвращаясь к своей законной то ли Волчихе, то ли не поймёшь к кому, и приехал. Вернее, не приехал, а буквально, нарушая все писанные и неписанные правила лесного движения (превышение скорости, вождение в нетрезвом состоянии и т. д., и т. п.), вписался неудачно на своём драндулете в одиноко стоящий столетний дуб. Дубу-то, ясное дело, – до фонаря: сотня-другая желудей упала, да, и Бог с ними, с этими желудями, на следующий год новыми обзаведётся. Драндулету же не повезло – на запчасти рассыпался, восстановлению не подлежа.

Вояка-лихач – не то Волк, не то не поймёшь кто – отделался относительно легче своего драндулета: не рассыпался, а всего на всего отделался тяжкими телесными повреждениями. Тоже – не беда: подлатали лесные эскулапы, где надо зашили-заштопали, где надо отрезали-подрезали, главное – голова цела.

 

Да – голова! Какая голова на этом и успокоилась бы, переходя из лесной больницы в лесной санаторий и обратно, по кругу. Но эта голова нашего (тьфу, тьфу – не нашего, конечно же) то ли Волка, то ли ещё кого сделала финт ушами. Захотелось этой голове во власть идти, поближе к государевой кормушке.

И на всех просеках, на всех полянах несмышлёные Волчата-молокососы, прикормленные из рук, то есть, из лап не то Волка, не то ещё кого, во всю мощь своих волчьих глоток стали завывать дифирамбы и гимны своему новому вожачку. Лесную прессу подключили. Кабинеты знатных Волков толпами-стаями стали осаждать. Даже Медведю-воеводе пыль в глаза пустили и на уши, эти самые, медвежьи лапши величиной с итальянские спагетти навешали, что, дескать, не только за весь Лес Дубовый, а и за него лично родного этот не то Волк, не то незнамо кто, мешками свою непонятно какую кровь проливал. Истёк весь.

Медведь-воевода пустил не крокодилью, ясный перец, а свою медвежью слезу и подмахнул надлежащие бумаги.

Вот когда и развернулся во всю мощь этот не понятно кто. На каждой сходке, на каждой встрече, на каждом волчьем слёте – только про свои заслуги, про свои мифические подвиги на ратном поле трезвонил, не забывая при этом попутно отгрохивать новый особнячок-логово.

Откуда дровишки, то бишь, деньжишки? Всё оттуда…

Надумали всем волчьим миром соорудить памятник Волкам, погибшим в разных баталиях за Величие и доблесть Дубового Леса, – честь и хвала всем. Но, как раскопала-растрезвонила вездесущая Сорока-журналистка, часть этих самых дровишек, осела, правильно, в новом особнячке-логове. Дальше – всё просто, всё пошло, как по маслу – всё, что не только плохо, но и хорошо лежало-сидело-стояло прилипало к рукам, то есть, к  лапам новоявленного героя (или – антигероя?).

И – что? Кого-то наказали? Кого-то замордовали? Кому-то хвост прищемили? Кому-то по наглой не то волчьей, не то не понятно какой морде дали? Ага, щас, держи карман шире. Этого самого не то Волка, не то непонятно кого с панфарами и наградами – на почётный и заслуженный волчий отдых со всеми льготами и привилегиями отправили…

 

Но самое-то главное заключается в том, что рядовые Волки и Волчата всё видят, всё понимают и возмущаются:

– До коих пор Медведь-воевода будет терпеть это хамство и лицемерие? Неужели, он ничего не знает про похождения этого самого не то Волка, не то непонятно кого, про его, так сказать, «боевые заслуги»?

 

ХАМЕЛЕОН

 

На всех сборищах волчьей стаи один – как тогда казалось, единственный громогласный правдолюбец и правдоискатель – Бурый Волчара всегда выступал с критикой не только то ли Волка, то ли непонятно кого, но и других высокопоставленных Волков и Медведей. Срывал маски, нещадно обличая всех и вся, невзирая на лица. И с места «качал права», и к трибуне рвался, так сказать, отстаивая интересы рядовых волков.

Ему верили, к нему тянулись рядовые волки, ему доверяли.

– Вот бы такого в вожаки, вот бы с ним знатно зажила стая, вот бы развернулись во всей своей красе и доблести, забыв интриги, подхалимство, мздоимство и это самое, лизание – сами знаете, где и чего – у прежних волков-вожачков.

В конце концов, этого Волка выбрали в вожаки, и стая зажила… якобы, зажила по-новому. День, неделя, месяц проходит – всего-то на всего месяца хватило – и новый, так сказать, вожак ничем не стал отличаться от прежних Волков-вожачков.

То же – лицемерие, те же – приближённые к телу, те же – пустобрёхство и показуха, те же – личные интересы, то же – своё и только своё мнение, то же – абсолютное пренебрежение рядовыми волками…

И повсюду слышно:

– Только с моего разрешения… Без меня – ни единого шага… и      т. д., и т. п.

На все протесты рядовых волков, на все возмущения – в ответ его коронное рычание, похожее на блеяние:

– Довольствуйтесь моральным удовлетворением!

 

 

 

 

ДРУГ ПОЗНАЁТСЯ…

 

В Дубовом Лесу, как в любом уважающем себя государстве, имелись и свои творческие коллективы. Среди этой самой волчьей интеллигенции два волка выделялись своей преданностью ветеранскому делу, своим энтузиазмом и безкорыстностью: Волк-писатель и Волк-художник. Оба Волка знали своё дело, и оба, не щадя живота своего, трудились на благо всей волчьей стаи. Один писал разные-всякие тексты во все лесные газеты-журналы, другой писал картины, выставляя их на всех полянах-просеках. Каждый из них занимал, так сказать, свою нишу, совсем не претендуя на чужую славу. При этом они сидели в одной большой норе: за одним пеньком – Волк-писатель, за другим пеньком – Волк-художник. Никто никому не мешал. Даже наоборот – помогали друг другу, советовались друг с другом. Более того – все праздники и даты отмечали вместе, порой закладывая за волчий воротник не одну чашку креплёного берёзового сока – хотя, для нашего повествования, это не имеет никакого значения.

Кроме этих, творчески работающих дуэтом, Волков обретался в Дубовом Лесу и одинокий, как он сам себя называл, Тамбовский Волк, пишущий летопись волчьих походов и не признающий никаких авторитетов: ни Хорьков, ни Бобров, ни Шакалов, короче – ничьих авторитетов. Предложив своё сотрудничество во имя процветания всего волче-ветеранского движения, он наткнулся на нагло-приветливо-подхалимско-лицемерные слова держательницы гербовой печати и ключа от дупла-сейфа Лисички-с-волчьим-оскалом-сестрички:

– Вы, товарищ Тамбовский волк, для нас – первый, наиглав – нейший конкурент. И неча, тут со своими идеями предложения предлагать.

Неча – так, неча. Тамбовский Волк и не думал обращать внимания на эти словеса, тем более, обижаться и продолжал – ни шатко, ни валко – писать свою летопись о былых подвигах ветеранов волков, поддерживая, тем не менее, приятельски-дружеские отношения с Волком-писателем и Волком-художником. Одно, понимаешь, дело делали – пусть и разными методами и приёмами…

А сказка-то продолжается.

 

И, как в любом уважающем себя государстве, в Дубовом Лесу имелась и своя типография, куда относили для размножения свои нетленные творения и Волк-писатель, и Волк-художник, и Тамбовский Волк по рекомендации, как ни странно, Волка-художника. Всё бы ничего, но вышел Указ Медведя-воеводы о льготах для волков-ветеранов, в котором когтем по бересте недвусмысленно было сказано и о льготах в типографии. Узнав первым о таких поблажках, Волк-художник, схватив в охапку свою нетленку, в том числе и незаконченные волчьи шедевры, сломя голову помчался в типографию. Благо, она находилась за ближайшим столетним дубом. Примчавшись, вывалил на стол Зайчихе-компьютерше (имелись, имелись и в Дубовом Лесу компьютеры – куда сейчас без прогресса-то) ворох разрисованной бересты и, вытащив из широких штанин в табачных крошках конфету-ириску, важно прошамкал:

– Это, вам, за работу. – И, оглядевшись по сторонам, полушёпотом продолжил. – А Волку-писателю и Тамбовскому Волку льгот не делайте.

На что тут же услышал:

– Товарищ Волк-художник, во-первых: Тамбовский Волк за полугодовое с ним наше сотрудничество принёс типографии больше дохода, чем вся ваша контора за пять лет.

Ошарашенный таким ответом, Волк-художник лишь промяукал:

– А – во-вторых?

– Во-вторых: ладно, Тамбовский Волк, как вы его величаете, – ваш конкурент, но Волк-писатель-то с вами в одной берлоге сидит, одно дело делаете, из одной баклажки берёзовый сок пьёте. Ему-то за что – такая немилость…

Мораль: друг может познаваться и не только в беде.

 

ЗА ДЕРЖАВУ ОБИДНО

 

Решили однажды Волки-ветераны создать свою Ветеранскую общедубовую организацию. Дескать, Лисы давно имеют, даже Зайцы уподобились создать, а чем Волки – хуже.

Сказано – сделано, хотя, если честно, скоро сказка сказывается… и далее по тексту.

 

Бросили по Лесу клич, благо ветеранов – пруд пруди, то есть за каждым дубом – по ветерану, вместе с чадами и домочадцами.

Бросили клич, бросили во второй раз, бросили в третий; ну, как в сказке про Деда, бросающего невод, чтобы поймать Золотую Рыбку на потеху своей Старухе. Но клич – не невод: не сразу собрались Волки-ветераны на общедубовое собрание-конференцию.

Собрались, значит, выбрали Волка-председателя, Волка-директора, Волчицу-секретаря (как же без секретаря), Медведь-воевода выделил из своего неприкосновенного запаса просторную берлогу.

И колесо закрутилось-завертелось, но, как оказалось, в обратную сторону: за берлогу надо платить, за электричество надо платить, за прочие коммунальные услуги надо платить, за кофий с какавом тоже надо платить, за поездки Волка-директора в стольный Лес тоже, как ни странно, надо платить. Где ж деньги, Мань?

Медведь-воевода напрочь отказался содержать из своего бюджета Волчеветеранскую организацию, спонсоры носы свои звериные отворачивают от Организации, изредка подбрасывая крохи на печенюшки-шоколадки. И всё тот же сакраментальный вопрос: где ж деньги, Мань? Где их, проклятых взять хотя бы на нужды Организации?

– Где, где? – Обведя собравшихся волчьим взглядом, Волк-председатель сразу утихомирил готовый подняться ропот Волков-ветеранов. – Будем, как и в других, подобных организаций, собирать членские взносы. Кто сколько может.

– Нет! – Бросил свою реплику Волк-директор. – Для всех обозначим фиксированную сумму, а кто желает – может сверх того и добавить. Организации от этого хуже не будет.

– Ставим на голосование! – И Волчица-секретарша быстро подсчитала поднятые руки, то есть, поднятые лапы.

Но поднятых лап оказалось намного, намного меньше собравшихся Волков-ветеранов, и поднявшийся всё же ропот в подаренной берлоге прояснил недовольство некоторых несознательных членов Организации.

– Взамен – что?..

– Куда пойдут эти взносы?..

– Руководству в карман?..

– Без Организации проживём…

 

– Нам такое положение не нравится…

И так далее, и тому подобное…

Ни Волк-председатель, ни Волк-директор, ни, тем более, Волчица-секретарша ни перед кем кланяться на стали, не стали никого уговаривать за эти, самые членские взносы.

– Во первых, в положении, как заметил в своё время Антон Павлович, попадают неопытные курсистки, а у нас – ситуация, простая рабочая ситуация. – Подвёл итог голосованию Волк-председатель. – А во-вторых, колхоз, то бишь наша Ветеранская организация – дело добровольное: хотишь – вступай, хотишь – не вступай.

На том и порешили. Сознательные Волки-ветераны регулярно, раз в год, платили мизерные членские взносы. Организация худо-бедно существовала: устраивала всяческие соревнования между детишками не только Волков-ветеранов, но и детишками других зверюшек, создали свой Ветеранский музей, в котором проводили Уроки-мужества опят же не только с детишками Волков-ветеранов, а и с детишками всего Дубового Леса.

Одним словом, колесо наконец закрутилось в нужную сторону.

Год прошёл, второй прошёл, третий на исходе, тут и проявился во всей красе один, вроде бы малюсенький, нюансик.

– Вы – Волче-ветеранская организация или – где? – Захлёбывалась в праведном гневе телефонная трубка в руке, то есть в лапе Волка-председателя. – Почему не оказываете помощь нашему, вернее, вашему Волку-ветерану? Крыша давно в его норе прохудилась, а на дворе – осень. Думаете ему ремонтировать крышу?

Не успел Волк-председатель даже не то что сказать, а что либо вразумительное проблеять в ответ (и это – Волк-ветеран, потерявший не один клок своей волчьей шкуры в различных передрягах за честь Дубового Леса!), как дверь в его кабинет с грохотом раскрылась, чуть не прибив Волчицу-секретаршу, и на пороге нарисовался с наглой шакальей ухмылкой один из тех волков, кто голосовал против членских взносов.

– Вам только что звонили с «верху» касательно моей дырявой крыши. – Проситель поднял правую лапу, показывая на тот самый «верх». – Жду материальной помощи.

В силу своего воспитания Волк-председатель (интеллигент в третьем поколении) мягко ему посоветовал.

 

– Пиши заявление – на очередном правлении обсудим.

Хотел было Волк-попрошайка возмутиться, даже успел стукнуть лапой по дубовому столу Волка-председателя, как Волк-директор грубо прервал его наглую тираду.

– Ты – такой-сякой, мазаный-перемазаный, ты – член нашей Организации? Ты платил членские взносы, шакалья твоя морда? – У Волка-директора явно прослеживались рабоче-крестьянские корни.

– Помочь мы тебе поможем. – Волк-председатель успел встать между своим помощником и попрошайкой, готовыми перейти к рукопашной. – Поможем оформить документы в ДубоЖЭК, в ДубоФонд, в другие организации, а «добро» на финансовую помощь не дам – за Организацию обидно.

Мораль: За Державу обидно…

 

ОБОДРАННЫЙ ВОЛК

 

Прибился как-то Ободранный Волк (по меткому выражению одного остряка) к Волкам-ветеранам участникам всякого рода драк и потасовок как в своём родном Дубовом Лесе, так и за его пределами.

…Всё бы ничего, но стал этот Ободранный, так называемый (опять же – по меткому выражению всё того же остряка), Волк везде и всюду рассказывать о своих «подвигах», наглядно демонстрирую свою грудь и даже спину, увешанные от головы до хвоста разного рода, «боевыми орденами и медалями». И что характерно, нагло первым лез к микрофону, вешая высокосортную лапшу, пере – ходящую в откровенные спагетти, раскравшим рты от удивления не только молодым Волчатам, но и гражданскому населению Дубового Леса.

…Всё бы ничего, но, приглядевшись внимательнее, убелённые сединами Волки-ветераны к своему удивлению обнаружили вместо настоящих боевых орденов и медалей низкопробные подделки, сделанные, вернее сварганенные, как и положено, на Малой Арнаутской, что в Одессе. Надо отдать должное этому Ободранному Волку – вещал, хотя и «шершавым языком плаката», вдохновенно, воодушевлённо, упиваясь своей значимостью. Но на вопросы Волчат о своём участии в драках и потасовках даже не отвечал, а плавно общими фразами и многозначительными паузами переводил разговор на цели и задачи, поставленные «партией и правительством» (какой партией, каким правительством?) – главное: поставленные, а его, Ободранного Волка миссия эти постановления донести до широких масс общественности.

…Всё бы ничего, но нашего Ободранного Волка занесло понятно только ему каким ветром в Стольный Лес на праздничные мероприятия, где собрались столичные Волки-ветераны с генеральскими лампасами на своих волчьих задних лапах. И в своей давно не знающей ни стирального порошка, ни химчистки засаленной, побитой молью шкуре, увешанной вышеупомянутыми «боевыми орденами и медалями», стуча в грудь, Ободранный Волк на голубом глазу распинался о своём вождизме не только в Организации Волков-ветеранов, но и во всём Дубовом Лесе.

…Всё бы ничего, но из достоверных источников, стало известно, что этот Ободранный Волк засел за написание своих мемуаров.

Н-да…

 

БЕЗ ОБИД

 

В этом, нашем тленном мире, в том числе и в Дубовом Лесу всё когда-то, к сожалению, заканчивается. В своё, только на небесах известное, время почил в бозе и Волк-фотограф, Профессионал, надо отметить, с большой буквы, любитель кофе и кубинских сигар.

От Волка-фотографа в Организации Волков-ветеранов осталось множество, уйма, несметное количество фотографий: фотографий с места драк и потасовок за честь Дубового Леса, фотографий повседневной жизни Организации, фотографий Волков-ветеранов в парадной форме и… с чёрной траурной лентой в правом нижнем углу…

Остался от Волка-фотографа в Организации и профессиональный фотоаппарат, более четырёх лет пылящийся, без дела валяющийся в сейфах то одного, то другого заместителя Волка-вожака. На просьбу Волка-писаки отдать фотоаппарат ему, чтобы свои заметки-зарисовки с места событий и мероприятий с участием Волков-ветеранов ещё и иллюстрировать фотографиями, Волки-заместители, грубо говоря, футболили оного Волка-борзописца более года. И это, несмотря на то, что Волк-вожак отдал недвусмысленное указание передать фотоаппарат Волку-писаке.

 

 

Но Волки-заместители, сообразуясь непонятно какими доводами и руководствуясь одними им известными мотивами этот фотоаппарат передали в совершенно непонятные руки, то есть лапы какого-то Волка-ветерана, может быть, а скорее всего, и неплохого Волка. К которому у Волка-борзописца никаких претензий, тем более обид нет, не было и не будет в будущем.

…Но информации, тем более иллюстрированных фотографиями, с места проведения Волками-ветеранами мероприятий перестали поступать на Сайт организации.

К сожалению…

 

ВОЛК-ЧИНУША

 

По наивности молодых лет начинающий Волк-борзописец принёс Серому Волку-чиновнику только что вышедший в свет первую книгу очерков про своих, таких же Волков-ветеранов, ожидая от оного Волка-чиновника пусть даже не похвалу, а хотя бы одобрительный рык.

– Кто тебе позволил, – вальяжно развалившись в медвежьей берлоге (не по чину ли такие хоромы?), снисходительно глядя на какого-то Волка-писаку, сквозь волчий оскал цедил Волк-чиновник – и по какому принципу ты выбирал Волков-ветеранов в свою книгу?

– Ты, чо, в натуре? – Волк-борзописец хотя и слыл начинающим писакой, но за словом ни в свой, ни в чужой карман не лазил. – У кого мне, Волку-борзописцу спрашивать разрешение о ком и что писать?

– Ну, как же. – Продолжал цедить всё через тот же свой волчий оскал Волк-чинуша. – В первую очередь ты должен писать о Волках-начальниках, описывать их ратные подвиги во всех схватках и потасовках…

– О тебе что ли, любимом и дорогом писать? – Подумал Волк-борзописец. – О том, как ты не выучив матчасть, хотел в далёком чужом Горном Лесу посредством сапёрной «удочки» полакомиться рыбой, лишившись при этом передней правой лапы, хорошо – не головы.

– В следующую книгу, – Волк-чинушник, приподнявшись над пнём-столом, с употреблением непереводимого рыка, тявкнул как отрезал, – поместишь всех Волков-начальников! И точка!

– Обойдусь без твоих грёбаных советов, – Волка-борзописца – не как Остапа – но всё же понесло. – О ком хочу, кто мне больше по нашему волчьему духу, о тех и буду писать.

– Ещё пожалеешь об этом! – Волк-чинуша думал, что последнее слово осталось за ним.

– Ага, щас – всё брошу и вприпрыжку помчусь о вас писать. – С гордо поднятой головой Волк-борзописец покинул берлогу (ох, не по чину хоромы-то!) Чинуши-волка.

И только по настоятельной просьбе Волка-вожака наш Волк-борзописец включил через десяток лет в свою очередную книгу и этого Чинушу-волка и другую, не менее одиозную морду, то есть – не мене одиозную личность Чинуши-волка.