В 2020 году в Туле вышла в свет книга (пятый выпуск) «Мы помним…» в двух томах

В 2020 году

в Туле вышла в свет книга
(пятый выпуск)
«Мы помним…» в двух томах

В выпущенном двухтомнике «Мы помним…» опубликованы
очерки и членов ТРО СПР:
Книга первая:
– ХОДУЛИН В. Г. «Мой дорогой браток…» (стр. 490–493).
Книга вторая:
– МАКАРОВ Н. А. О времени и о себе (стр. 279–289);
– САВОСТЬЯНОВ В. Н. СССР – Страна Созидания
Справедливости Равенства (стр. 347–359).

Посвящается

советским людям,

тем, кто геройски отстаивал

Родину на полях сражений

и самоотверженно трудился в тылу

в годы Великой Отечественной войны,

кто беззаветно восстанавливал разрушенное хозяйство

и строил мирную жизнь

в последующие десятилетия

 

 

 

 

 

 

 

 

ПРАВИТЕЛЬСТВО ТУЛЬСКОЙ ОБЛАСТИ

МЕЖРЕГИОНАЛЬНАЯ ОБЩЕСТВЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ

«ИСТОРИКО-ПРОСВЕТИТЕЛЬСКИЙ ЦЕНТР «ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ»

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ

БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ М. В.ЛОМОНОСОВА НАУЧНЫЙ СОВЕТ «ЦЕНТР ОБЩЕСТВЕННЫХ НАУК»

ТУЛЬСКИЙ ФИЛИАЛ

ФЕДЕРАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО БЮДЖЕТНОГО ОБРАЗОВАТЕЛЬНОГО УЧРЕЖДЕНИЯ ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ

«РОССИЙСКИЙ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ Г.В. ПЛЕХАНОВА»

МЫ ПОМНИМ…

 

Книга воспоминаний и размышлений поколений

 

Выпуск 5

 

Том 1

До войны, в войну и после

 

Авторы проекта,

редакторы-составители

Ю. М. Осипов, Л. И. Ростовцева

 

 

Тула 2020 

 

 

 

 

 

 

 

 

ББК 63.3(2Рос-4Тул)61

УДК 316.3+94(47)

М 94

 

Серия основана в 2010 году

 

Мы помним… Книга воспоминаний и размышлений поколений. Том 1. До войны, в войну и после / под ред. Ю. М. Осипова, Л. И. Ростовцевой. – Тула: Аквариус, 2020. –         640 с.: ил.

 

Рецензенты

 

доктор исторических наук, профессор Военного университета

Министерства обороны Российской Федерации

В. В. Попов,

доктор исторических наук, профессор, руководитель Центра

региональных исторических исследований Тульского государственного педагогического университета им. Л. Н. Толстого

Е. В. Симонова

Книга подготовлена к 75-летию Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. и является продолжением серии изданий под названием «Мы помним…». Это – пятая книга поколений в рамках проекта «Я горжусь подвигом отцов, дедов, прадедов», она посвящена советским людям, тем, кто геройски отстаивал Родину на полях сражений и самозабвенно трудился в тылу в годы Великой Отечественной войны, кто беззаветно восстанавливал народное хозяйство и строил мирную жизнь в последующие десятилетия.

Главная ценность книги, как и предыдущих изданий в этой серии, заключается в том, что несколько поколений делятся своими воспоминаниями и размышлениями, рассказывают о подвигах своих отцов, дедов, прадедов, представляют материалы из архивов и личные впечатления участников и очевидцев войны.

Особенность настоящей книги – не только в расширении временных рамок повествования (до распада СССР в 1991 г.), но и в открывающейся возможности проследить влияние войны на поведение и судьбы людей.

Издание предназначено для историков, социологов, экономистов, философов, системы образования и воспитания, для всех, кому дорога история нашей великой Родины.

 

Книга издана на средства гранта правительства Тульской области.

 

ISBN 978-5-6044989-9-6

© Л.И. Ростовцева, составление, 2020

© МОО ИПЦ «Преемственность», 2020

© Оформление. ООО«Аквариус», 2020

 

 

 

 

«МОЙ ДОРОГОЙ БРАТОК…»

(Стр. 490–493)

 

Ходулин Валерий Георгиевич, 82 года,

поэт, оружейник, член Союза писателей СССР (с 1972 г.),

выпускник Школы оружейного мастерства (1955),выпускник Литературного института имени А. М. Горького (1965),

лауреат Международного фестиваля

«Славянские традиции» в Крыму (2018),

Лауреат премий имени Л. Н. Толстого (дважды)

и имени С. Н. Мосина,

срочную службу проходил на легендарном крейсере «Аврора»,

трижды выступал в «горячих точках» перед воинами,

г. Тула

 

У меня в руках пожелтевшие от времени листки. Несколько лет тому назад, незадолго до своей смерти, их передала мне моя мама.

Это оказались письма с фронта, которые писал брат отца, мой дядя, мой крёстный Василий Степанович Ходулин.

Я его помню очень смутно. Когда началась война, мне было всего три года и десять месяцев. Но его имя часто повторялось в нашей семье.

Мама говорила, что он был очень добрым (это ощущается по тону его фронтовых писем). Своих детей у него не было, и он очень любил меня.

Говорили также, что я очень похож на него.

Он погиб, освобождая землю братской Украины, похоронен в братской могиле в одном из сёл Черниговщины.

До войны дядя Вася работал продавцом в магазине, звёзд с неба не хватал, но сквозь строчки фронтовых писем светится его душа патриота и гражданина, человека, искренне любящего Родину, своих близких, верящего в нашу победу.

Вот отрывки из нескольких его писем. Первое датировано 01.07.1942, адресовано в Тулу, Учётный пер., д. 1, кв. 6, сестре Акулине Степановне Ходулиной. Это в самом центре Тулы. Переулок сейчас почти незаметен, он выходит на пр. Ленина между домами №№ 22 и 24. Судя по штемпелю полевой почты 1720, письмо было отправлено с фронта 02.07.1942, в Тулу пришло 15.07.1942. Мне было уже почти пять лет.

Акулина Степановна – моя крёстная. Всю войну проработала в Туле на мясокомбинате, который в то время располагался недалеко от Московского вокзала, там, где сейчас трамвайное кольцо. Во многом благодаря ей наша семья спасалась от голода. Сама она ни разу не была замужем. Всю свою любовь отдавала нам, своим племянникам.

Вот что писал ей Василий с фронта:

«Здравствуй, моя самая дорогая и золотая сестрица Лина. От души желаю всего хорошего, быть здоровой, и скорей бы нам с тобой увидеться и поговорить хоть один часок, хоть за несколько метров. Я был бы доволен, моё дорогое солнышко…

Лина, я пока жив, здоров. Здоровье пока хорошее, самое настоящее, фронтовое. Обо мне не беспокойся, я призван для того, чтобы защищать вас и свою родную Тулу вместе с Родиной; для того, чтобы злой враг не мог посягнуть на ваш мирный труд, и уничтожать его на каждом шагу…

Пока ты работаешь, ты всем нужна, хотя твоя работа и трудная и мокрая».

Есть в этом письме и несколько строчек обо мне:

«Целую… самого дорогого Валю (так в детстве звали меня в семье), которому привезу с фронта пушку, револьвер, винтовку, аэроплан и ми-номёт и будем ходить в Гостеевский лес на охоту. Целую. Ваш Вася».

Вот ещё письмо. Оно написано через год брату, Георгию Степановичу, моему отцу, который также был призван на фронт, служил в так называемом «обозе».

Он был отменным слесарем, медником, лудильщиком — ремонтиро-вал пробитые осколками походные кухни.

Но когда стало туго под Москвой, благодаря своим «металлическим» специальностям он был отозван с фронта в столицу, работал на заводе «Красный пролетарий» – ремонтировал танки, изготавливал новые походные кухни. Жил в заводском общежитии, в Сиротском переулке, в Замоскворечье.

Туда и полетели письма с фронта.

«Здравствуй, мой дорогой браток Георгий Степанович. Шлю я тебе свой братский привет и желаю тебе всего хорошего в твоей жизни, а главное – быть здоровым.

Милый мой браток, открытку твою я получил, которую ты писал 16.VII.43 г., за что я очень доволен, дорогой мой браток.

Я пока на 24.VII.43 г. жив, здоров, нахожусь на фронте, как и все мои товарищи. У всех у нас общая ненависть к врагу, которого мы и утром, и вечером, и в любое время бьём из своего оружия, которое нам доверила партия, народ и правительство. Ну, это теперь, я думаю, каждый знает.

Вот, мой милый, родной и дорогой, уже третий год пошёл, как я с тобой не вижусь. Как будто вчера, время прошло быстро, а начнёшь вспоминать всё прошлое: как жили, как ходили работать, как ты заходил с Поповым ко мне, как работали в Ясной Поляне, как я приходил к вам, и всегда ты, мой родной, из последнего старался как-то угостить.

Да, мой дорогой, неужели мы с тобой не встретимся и не увидим друг друга? Ну, может, будем счастливы, заживём обратно, как и жили раньше.

Милый браток, из дому получаю письма и от ребят, Васи и Верочки. Но плохо тем, что нет бумаги. Будешь писать пиши не открытку, ана бумаге, чтобы можно было написать ответ. А так прямо беда — нет бумаги, а письма приходится писать часто.

Ну, мой родной, остаюся, целую.

Твой брат В. Ходулин. Жду ответ и бумаги.

Полевая почта 02970 «Ч». Ходулину Василию Степановичу».

И штамп: «Просмотрено военной цензурой 03061».

К сожалению, это было последнее письмо. Не дождался артиллерист Василий Ходулин от своего брата Георгия ни ответа, ни бумаги. Прижали немцы нашу батарею на берегу Десны под Черниговом. Отступать было некуда – позади отвесный берег, пушку не затащишь. Да и бросать орудия долг не велит. Так и полегли все.

Об этом лет двадцать спустя после войны узнали вдова солдата Мария Васильевна, сестра Акулина Степановна и племянник Василий, когда отыскали их красные следопыты Черниговщины и пригласили на братскую могилу. Всем селом встречали, а сёла на Черниговщине не малые. Впереди – пионеры, в галстуках и с цветами. В каждый дом зазывали, как родных. Так было.

И вот о чём я думаю. Не мог отступать мой крёстный, потому что за два года войны был накрепко спаян фронтовой дружбой с бойцами своего расчёта, что были они не просто расчётом боевым, а чем-то другим, единым целым. Вот что писал он племяннику Васе, который учился в педагогическом институте, был 1923 года рождения, но по состоянию здоровья на фронт не попал. В дни обороны Тулы работал в милиции.

«Я пока жив, здоров, здоровье хорошее. Участвовал в ожесточённом бою, начиная с 5 июля по 10 июля, в котором я остался жив и здоров, как и товарищи моего расчёта.

Дорогой Вася, тебе бы на них посмотреть, и есть на что полюбоваться. Все товарищи с твоего года и того же образования, все командирами, как средними, так и старшими.

Вася, наша артиллерия била сутки, ничего не было слышно рядом».

5 июля 1943 года – это начало Курской битвы. В письмах с фронта расположение частей было запрещено указывать, названия городов, сёл, направлений затушёвывались военной цензурой. Но судя по времени, по числам – это так. Значит, дядя Вася был участником грандиозного сражения на Орловско-Курской дуге.

Так вот и писались солдатские письма: после боёв, где-нибудь на сна-рядном ящике…

Из письма племяннице Вере:

«Вера, письмо я твоё получил, за что очень целую и жду твою фото-карточку.

Вера, мы только что прогнали фрица из одной вершины, установили своё орудие и ждём приказания. Я в это время отвечаю на твоё письмо.

Вера, болит голова, соображать мало соображаю.

Будьте здоровы. Всем привет и пожелания. Маню поцелуй. В. Ходулин.

Сейчас будет завтрак – каша и колбаса, а покурить нету».

Вот он – фронтовой быт. О чём тужит солдат? Не о теплом одеяле, не о деликатесах – о табаке, как в письме к брату тужил о том, что нет бумаги.

Василий Степанович Ходулин – один из миллионов рядовых труже-ников войны, один из туляков, честно исполнивших свой долг и геройски павших за Родину, за нас с вами.

КОГДА УЙДЕТ ПОСЛЕДНИЙ ФРОНТОВИК

 

Когда уйдёт последний фронтовик

Под вздох друзей и под стенанье близких,

Замрёт планета на короткий миг,

И, вздрогнув, покачнутся обелиски.

 

И там, где нет ни ночи и ни дня,

Где ветра нет и нет травы зелёной,

Там ветерана встретят, как родня,

Все тридцать павших в битве миллионов.

 

И ангелы, ведущие учёт,

В свой скорбный список его впишут вскоре.

И, визу ставя, Бог произнесёт:

«Теперь уж точно вся команда в сборе».

 

У Леты на холодном берегу

В потустороннем тусклом полумраке,

Он встретит тех, с кем замерзал в снегу,

С кем отступал и с кем ходил в атаки.

 

– За Родину! За Сталина! Ура! –

Они кричали, в бой себя бросая.

И вдруг пред ним возникнет медсестра,

Что жизнь отдала, его спасая.

 

И в сердце хлынет тёплая волна.

И тело, как при жизни, встрепенётся.

И неизбывной нежности полна,

Его душа к её душе рванётся.

 

Не поглотит забвения вода

Героя, что принёс свободу людям.

Ему не будет страшного суда,

Поскольку победителей не судят.

 

Фронтовику путёвку в рай дадут,

Где много райских птиц и райских звуков.

И в гости к нему первыми придут

Товарищ Сталин

И товарищ Жуков.

 

 

ПРАВИТЕЛЬСТВО ТУЛЬСКОЙ ОБЛАСТИ

МЕЖРЕГИОНАЛЬНАЯ ОБЩЕСТВЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ

«ИСТОРИКО-ПРОСВЕТИТЕЛЬСКИЙ ЦЕНТР «ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ»

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ

БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ М. В.ЛОМОНОСОВА НАУЧНЫЙ СОВЕТ «ЦЕНТР ОБЩЕСТВЕННЫХ НАУК»

ТУЛЬСКИЙ ФИЛИАЛ

ФЕДЕРАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО БЮДЖЕТНОГО ОБРАЗОВАТЕЛЬНОГО УЧРЕЖДЕНИЯ ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ

«РОССИЙСКИЙ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ Г.В. ПЛЕХАНОВА»

МЫ ПОМНИМ…

 

Книга воспоминаний и размышлений поколений

 

Выпуск 5

 

Том 2

Мы помним ту страну, в которой жили

 

Авторы проекта,

редакторы-составители

Ю. М. Осипов, Л. И. Ростовцева

 

 

Тула 2020

 

 

 

 

 

 

 

ББК 63.3(2Рос-4Тул)61

УДК 316.3+94(47)

М 94

 

Серия основана в 2010 году

 

Мы помним… Книга воспоминаний и размышлений поколений. Том 2. Мы помним ту страну, в которой жили / под ред. Ю. М. Осипова, Л. И. Ростовцевой. – Тула: Аквариус, 2020. –  678 с.: ил.

 

Рецензенты

 

доктор исторических наук, профессор Военного университета

Министерства обороны Российской Федерации

В. В. Попов,

доктор исторических наук, профессор, руководитель Центра

региональных исторических исследований Тульского государственного педагогического университета им. Л. Н. Толстого

Е. В. Симонова

 

Книга подготовлена к 75-летию Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. и является продолжением серии изданий под названием «Мы помним…». Это – пятая книга поколений в рамках проекта «Я горжусь подвигом отцов, дедов, прадедов», она посвящена советским людям, тем, кто геройски отстаивал Родину на полях сражений и самозабвенно трудился в тылу в годы Великой Отечественной войны, кто беззаветно восстанавливал народное хозяйство и строил мирную жизнь в последующие десятилетия.

Главная ценность книги, как и предыдущих изданий в этой серии, заключается в том, что несколько поколений делятся своими воспоминаниями и размышлениями, рассказывают о подвигах своих отцов, дедов, прадедов, представляют материалы из архивов и личные впечатления участников и очевидцев войны.

Особенность настоящей книги – не только в расширении временных рамок повествования (до распада СССР в 1991 г.), но и в открывающейся возможности проследить влияние войны на поведение и судьбы людей.

Издание предназначено для историков, социологов, экономистов, философов, системы образования и воспитания, для всех, кому дорога история нашей великой Родины.

 

Книга издана на средства гранта правительства Тульской области.

 

ISBN 978-5-6044989-9-6

© Л.И. Ростовцева, составление, 2020

© МОО ИПЦ «Преемственность», 2020

© Оформление. ООО«Аквариус», 2020

 

 

 

 

 

 

О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ*

(Стр. 281–289)

 

Макаров Николай Алексеевич, 72 года,

гвардии майор медицинской службы

(Воздушно-десантные войска),

член Союза писателей России,

Российского Союза ветеранов Афганистана,        

г. Тула

 

Отец мечтал стать врачом, а стал им я.

Сегодня подчас слишком много говорят о патриотизме и патриотическом воспитании, причем те, кто говорит, порою сами патриотами не являются – уж очень явно расходятся их слова с делами. Или проводят мероприятия ради «галочки».

Вспоминаю своё далёкое детство, детство сельского школьника. Никто нас не призывал быть тогда патриотами; мы были ими все.

Прошло каких-то 10 лет, как окончилась Война. 9 мая в сельском клубе (битком набитом) – на сцене 30–40-летние ветераны войны (их тогда ветеранами никто и не называл – фронтовики). Среди них – двое с орденом Красного Знамени; один из них – мой отец, Алексей Дмитриевич Макаров. В семнадцать с половиной лет мечтавший поступить в Военно-медицинскую академию, что в Ленинграде, но в восемнадцать лет и полтора месяца оставшийся без обеих ног… О Войне, в том числе и со сцены, ни он, ни другие фронтовики много не рассказывали, тем более – о патриотизме.

На наших глазах, глазах сельских пацанов, вчерашние фронтовики пахали поля, собирали урожай, ремонтировали технику, а отец учил нас русскому языку и литературе. Мне в школе не посчастливилось учиться в его классах, но дома… Дома он меня учил (громко сказано – учил): на моих глазах он каждый день надевал специальные фланелевые чулки на в кровь растёртые культи, пристёгивал протезы и шёл в школу.

У него одного среди учителей не было прозвища. Знаю, что на его уроках стояла тишина — муха пролетит слышно: объяснял ли правила грамматики, рассказывал ли о Евгении Онегине, о Есенине (тогда полу-запрещённом поэте), читал ли свои стихи – тишина в классе. К нему, бессменному депутату сельского совета, обращались по любым вопросам: никому не отказывал, всем помогал, со всеми селянами – на равных, никогда не кичился своим высшим образованием. В шахматы сыграть – пожалуйста, на рыбалку, охоту – тоже, грамм сто, сто пятьдесят пропустить с такими же фронтовиками по праздникам – дело святое.

Приведу несколько отрывков из районной и областной прессы об отце.

 

«Знамя Октября», 4 декабря 1958 года.

ПО ПУТИ К РАСЦВЕТУ, К НОВЫМ ПОБЕДАМ

(С районного собрания партийного актива).

«…Директор Ново-Тарбеевской средней школы т. Макаров поделился опытом работы ученической бригады, которая выращивала морковь в колхозе имени Ленина, рассказал о том, как школа готовится к перестройке обучения учащихся, на примере старшеклассников показал любовь к труду, которую они проявляют при изучении трактора, электродела, при уходе за кроликами…».

 

«Знамя Октября», 10 января 1959 года.

СОВЕЩАНИЕ УЧИТЕЛЕЙ РАЙОНА

«…Первым в прениях выступил директор Н.-Тарбеевской средней шко-лы т. Макаров. Он рассказал о том, как в Н.-Тарбеевской школе осущест-вляется соединение обучения с полезным трудом. Учащиеся 8–10 классов            5 дней в неделю работают на МТФ, а учащиеся 7 классов – на СТФ**. В школе введено самообслуживание. Ребята моют полы, убирают классы.

Говоря об ассортименте школьных буфетов, т. Макаров высказал критическое замечание в адрес райпотребсоюза, который плохо заботится об организации горячего питания для ребят…».

 

«Знамя Октября», 8 октября 1960 года.

РАБОТАТЬ С ПЕРСПЕКТИВОЙ, ИДТИ ПО ПУТИ ПОДЪЁМА

«…тов. Макаров справедливо критиковал партбюро и его секретаря тов. Грезнева за несерьёзное отношение к подготовке к новому учебному году в сети партийного просвещения. Многие коммунисты до сих пор не знают, в каком кружке они будут заниматься, кто будет пропагандистом. Затем             тов. Макаров сказал о том, что партбюро недооценивает роль женщин, не проводит с ними воспитательную работу, совершенно не выдвигает наиболее способных и активных на руководящие должности.

В числе 46 коммунистов только 3 женщины. Мало заботится партбюро о работе школ, о развёртывании культмассовой работы на селе, о торговле…».

 

«Знамя Октября», май 1965 года.

А. Логунова. У НОВОТАРБЕЕВЦЕВ

«Торжественно отметили День Победы жители села Ново-Тарбеево. С докладом о 20-летии Великой Победы выступил бывший фронтовик, директор школы А. Д. Макаров. Он говорил о героическом подвиге советских людей с фашистской Германией. В этой войне участвовали и сотни наших односельчан. В настоящее время в селе проживает 138 участников Великой Отечественной войны…».

 

Томская областная молодёжная газета «Молодой Ленинец», апрель 1971 года.

УРОК ЖИЗНИ

«“В сорок первом ему было семнадцать. И он мечтал стать врачом.

Но он стал разведчиком.

Вместо того, чтобы взять скальпель, он взял автомат. Вместо того, чтобы лечить людей, он стал убивать…”.

Это о моем отце. Именно о нем я говорил, когда накануне полувекового юбилея со дня произнесения речи В. И. Ленина на III съезде комсомола, мы, будущие военные медики, в рамках Ленинского урока провели собрание, основной темой которого был разговор «Почему я хочу стать военным врачом». Перед нами сразу встала большая нравственная проблема: врач – самая гуманная профессия на земле, и война – это противоестественное состояние общества…

Профессия военного врача опасна. Но быть членом Ленинского ком-сомола – значит, невзирая ни на какие опасности и трудности, добиваться победы.

Только победы. Победы в операционной и победы в бою. И я хочу, чтобы лет так через двадцать мои дети сказали:

– Если бы потребовалось, он взял в руки автомат, как его отец… в сорок первом…

Но ему больше повезло. Он хотел, и он стал врачом, военным врачом и всю жизнь держал в руках только скальпель…».

 

В поисково-спасательной службе ВВС. Обеспечение космического полета В. Г. Лазарева – О. Г. Макарова

Прошло три года после окончания Военно-медицинского факультета и меня стали привлекать, естественно, после соответствующей проверки, к обеспечению пилотируемых космических полётов по линии Поисково-спасательной службы (ПСС) ВВС (18 полётов из двадцати одного в 1975–1980 годах).

Итак, первая моя «работа» 5 апреля 1975 года. Запуск космического корабля «Союз-18» с космонавтами В. Г. Лазаревым и О. Г. Макаровым. Позывной – «Урал».

Для меня всё было ново, незнакомо, очень интересно, престижно, в конце концов. Стоять, пусть и не у истоков, но почти на переднем крае того, чем мы «были впереди планеты всей».

На борту «Ан-24» мы (я и подчиненные мне прапорщик и два солдата из ПСС ВВС) летели встречным параллельным курсом траектории запуска на высоте где-то шести тысяч метров в сторону Космодрома «Байконур». Прапорщик и солдаты (ветераны ПСС) мирно дремали в грузовом отсеке. Парашюты и наше снаряжение лежали в сумках. Нерасчехлённые, упакованные для транспортировки. Я переходил от иллюминатора к иллюминатору, заглядывал в кабину к летчикам, лез ко всем с разными вопросами.

Шутки-прибаутки. Штурман подтрунивает надо мной, над моей лю-бознательностью. Экипаж занят привычной, рутинной работой. Очередной раз, подойдя к иллюминатору, удивляюсь, что земля резко накренилась влево, и мы стали разворачиваться на противоположный курс. Ничего не понимая, думая, что всё, работа на этом закончена и мы летим на аэродром взлёта, оборачиваюсь к борттехнику с каким-то пустяшным вопросом.

Он отмахнулся. Затем выругался.

Вот те раз!

В это время из кабины выходит командир и сразу на повышенных тонах, заглушая шум двигателей.

– Вы почему без парашютов? Быстро приготовиться к десантированию!

Вначале я подумал, что это розыгрыш.

– Авария у них, – со вздохом, обычным голосом добавил он. – На-верное, придётся вам прыгать.

Да, первая работа и сразу в пекло. Но, прыгать, так прыгать. Первый раз, что ли? Затем нас, врачей-десантников, и прикомандировывают к лётчикам, что с нашей квалификацией у них нет таких врачей-прыгунов.

Помогая друг другу экипироваться для десантирования, мы (группа ПДГ – парашютно-десантная группа – из четырех человек: я – с медицинской сумкой неотложной помощи и ключами от крышки люка спускаемого аппарата; прапорщик с какими-то приборами и пистолетом; солдаты с имуществом и автоматами) не заметили, как самолет снизился до тысячи метров. На земле уже стояла ночь, хотя на высоте и светило солнце.

Подойдя к нам, борттехник прицепил карабинчики вытяжных наших парашютов к тросу.

– На боевом! Скоро прыгать!

Загорелся красный плафон. Открылся люк, из которого в тепло салона самолета дохнуло… чем, вот там дохнуло-то?

– Аккуратней при приземлении! – борттехник нас перекрестил. – С Богом!

Но тут же люк захлопнулся…?! Красный плафон фонаря погас…?!

–  Москва запретила прыгать, – пояснил командир. – Космонавты обнаружены. Вроде пока у них всё в порядке, без травм. Не хватало ещё десантуру угробить. Внизу – ночь, горы, ветер под двадцать метров.

Самое интересное, драматичное и комичное началось с раннего утра следующего дня…

Все силы, участвовавшие в спасении космонавтов, были сосредоточены на аэродроме города Семипалатинска. Среди них –  несколько групп ПДГ с врачами-десантниками. Самолеты «Ан-12», «Ан-24», вертолеты «Ми-6», «Ми-8». Всю ночь с космонавтами, совершившими аварийную посадку, поддерживалась устойчивая связь. Над местом, где они находились, постоянно на большой высоте кружился один из самолетов-ретрансляторов, обеспечивая связь с Москвой. На спускаемом аппарате работал радиомаяк и световой маяк, вроде большой ГАИшной мигалки. На КП военных летчиков всю ночь шла непрерывная кропотливая работа по выработке решения, как спасать космонавтов. Под утро командующий ВВС военного округа огласил перед всеми участниками предстоящей работы решение:

– Первыми к космонавтам прыгает ПДГ с такого-то вертолета. Как только рассветет – готовность к взлету. Вопросы есть?

Не надо ходить в театр, не надо смотреть финал бессмертного «Ре-визора» Н. В. Гоголя – когда на вопрос командующего ВВС прозвучал ответ старшего лейтенанта медицинской службы А. Р., врача нашего батальона связи, которому предстояло первому оказаться у космонавтов, совершив парашютный прыжок во главе своей ПДГ:

– А наши парашюты (Д-1-8) не приспособлены для прыжков с верто-летов «Ми-8»!

Немая сцена… Вот, он – «Ревизор». Именно для этого, для подобных случаев, нас (ВДВ-шников) и привлекали в Поисково-спасательную службу (ППС ВВС). Все в шоке. Командующий ВВС, наполовину поднявшийся со стула, так и застыл в непривычной, неудобной позе. Полковники Чеканов и Леонов, старшие военные медики из штаба ВВС страны с недоумением разглядывают А. Р. Мёртвая тишина стоит пять, десять, пятнадцать, двадцать секунд.

Вот отчубучил; позор на все ВДВ. На всех врачей-десантников. Надо спасать наше высокое реноме. Поднимаюсь с места и безапелляционно зая-вляю (энтузиазма, наглости, бесшабашности, молодости – девать некуда):

– Старший лейтенант Макаров. Воздушно-десантные войска! Готов прыгать!

Поднялся невообразимый гвалт. Все с облегчением вздохнули. А. Р. смотрит на меня как на смертника.

– Доктор, бери машину, – это голос командующего ВВС округа, –  перевози своё имущество с самолёта на вертолёт. Пойдёшь с ПДГ своего… коллеги.

На всё про всё ушло около часа. Пока я вернулся со стоянки «Ан-24», было принято совсем другое решение. Космонавтов поднять лебёдкой, зависнув одному вертолёту над ними. Группу А. Р., также зависнув, на лебёдке десантировать (есть такой способ десантирования – «с вису») с другого вертолёта неподалеку. Москва дала «добро».

Все вертолёты, один за одним, поднялись в воздух. Всё начальство разместилось на «Вышке». «Ан-12» кружил на восьми тысячах метров.        «Ан-24» находился на стоянке. Моя ПДГ осталась не у дел, удобно раз-местившись на стульях в помещении, где совсем недавно бурлили страсти о принятии судьбоносного решения.

Так что всё дальнейшее, все этапы спасения космонавтов проходили на моих глазах. Вернее сказать, о всех этапах, всех действиях и всех разговорах по рации я слышал. Громкоговорящую связь никто не удосужился отключить.

Итак, началось.

Докладывает командир эскадрильи «Ми-8» полковник (или подпол-ковник?) Кондратьев, первым подлетевший к месту предстоящей работы.

– Вижу объект! Лежит на крутом склоне горы. Купол зацепился за деревья. На спускаемом аппарате сидят: один, два… три исследователя, (это так в открытом эфире называли космонавтов) и курят.

Вначале всё внимание и здесь, на КП, и в Москве было обращено на последнее слово «курят?!». Откуда у космонавтов сигареты в космическом корабле? Затем разом до всех дошло: «Трое?!».

Думали-рядили… Не буду утомлять подробностями. Как оказалось, этим «третьим» стал лесник из «Ми-4», лесничего вертолёта, рано по утру летевшего куда-то по своим лесничьим делам. Заинтересовавшись неизвестным природным явлением, они высадили для выяснения по-жароопасности одного своего коллегу.

 

В семьдесят девятом – начало Афганистана

Мне довелось послужить и там – военврачом… Но писать о себе не стану. Приведу несколько штришков о наших тульских медсестричках-афганках.

 

Светлана Дмитриевна Блохина (Гусева) (22.04.1957–27.02.2020)

Перед Светланой Гусевой, уроженкой города Тулы, медицинской се-строй и комсомольским вожаком МСЧ № 2 открывались громадные пер-спективы комсомольско-партийной карьеры. Однако, мы – в том числе и Светлана – только предполагаем, а наверху располагают. И когда пришла в медсанчасть разнарядка на одну медсестру для работы в госпиталях Афганистана, то лучшей кандидатуры, чем Гусева, было не найти. Квалифицированная медицинская сестра хирургического отделения; лидер молодёжи Косой Горы, каждый год участвующая с трудными подростками в авто-мотопробеге по местам боёв Великой Отечественной войны; народная дружинница — гроза хулиганов и дебоширов посёлка; депутат поселкового и городского Советов народных депутатов; да, что там перечислять – просто хороший, душевный человек, Комсомолка, одним словом, с большой буквы….

…В Афганистане, ожидая в Центральном военном госпитале отправку в Кундуз на постоянное место работы, она вдруг – всего через полчаса после прибытия – срочно была затребована в хирургическое отделение. Не нашлось среди вновь прибывших медицинских сестёр человека с её опытом работы хирургической медицинской сестры. Только и спросили:

– Капельницы ставить умеешь?

На утвердительный кивок сразу последовало продолжение старшей медсестры, уходящей на пятиминутку:

– Вот – раненые. Первая задача – сними капельницы.

Медсестра Гусева не только сняла капельницы, но и выполнила все остальные процедуры, расписанные на каждого пациента: уколы, таблетки-микстуры, перевязки, ласковое слово, в конце концов. Как известно, пятиминутки порой затягиваются на час и более. В нашем случае, увидев проделанную работу, старшая только лаконично бросила:

– В ночь заступаешь на дежурство.

Так два года и дежурила, вернее, работала Светлана Гусева палатно-процедурной медицинской сестрой 1-го хирургического отделения 650-го военного госпиталя в Афганистане.

Из воспоминаний медицинской сестры Светланы Гусевой:

«…В нашем отделении находилось до 100–120 раненых, в послеопера-ционной палате – 20 человек. За сутки приходилось ставить до 30–40 капельниц плюс уколы и другие процедуры. Помощники – солдаты из команды выздоравливающих.

Самое ужасное с нами происходило после дежурства: приходишь в свой закуток, и слёзы сами катятся по щекам – два-три летальных случая за сутки. В нашем отделении не только хирургические больные находились, не только раненые хирургического профиля, но и урологические, и нейрохирургические – всем приходилось оказывать помощь. Даже инфекционные больные лечились: удалили у солдата аппендицит, а перед самой выпиской – температура за сорок – малярия.

Да, честно говоря, и бытовые условия оставляли желать лучшего. Ду-шевая для женщин работала только два дня: вторник и пятница. Если в эти дни случалось дежурство, то с душем – в банальном пролёте.

Электрический свет выключали в шесть вечера – комендантский час; только реанимационная и операционная освещались. Из Союза, наряду с другими вещами и продуктами, везли свечи и канцелярский клей. Если свечи – понятно, для освещения после комендантского часа, то клей – для наклейки анализов в истории болезней.

Тем не менее, с ностальгической грустью вспоминаются те, Афган-ские, тяжёлые дни и ночи…».

Стоп, стоп, стоп…

А четыре литра донорской крови, сданной раненым солдатам и офи-церам, два случая из которых – прямым переливанием. А бессонные ночи в палатах этих раненых и много еще чего…

 

Дюкова Людмила Николаевна

Родилась 23.03.1945 в Нойхаузском концентрационном лагере в Гер-мании.

В альбоме «Музея военной истории Тульского края» «Время выбрало нас» прочитал о Людмиле Дюковой первую строчку: «Биография Людмилы Николаевны Дюковой похожа на биографии многих девушек той поры…». Ничего подобного – биография Дюковой абсолютно не похожа на большинство биографий девушек той поры. Её биография – необычная. Хотя, может быть, с определённого возраста она и похожа на другие биографии представительниц Советского Союза – не отрицаю, но вот дата и место рождения у неё просто поразительные…

Из рассказа Людмилы Дюковой:

«…Маму мою, как и многих девушек из Житомирского детского дома, с первых дней войны угнали на работы в Германию. Отца угнали в сорок третьем, перед началом Курской битвы и поселили в тот же концлагерь – в гражданских концлагерях, по рассказам родителей, по крайней мере, в их лагере, мужчины и женщины жили вместе, правда, в разных бараках. С отцом же вышла совсем невероятная история. Он служил на одном из кораблей Балтийского флота в Кронштадте и в сорок первом году, попав под бомбёжку, был тяжело ранен и сильно контужен. За ним, получив письмо от командира корабля, приехала бабушка и, как рассказывал отец, увезла его умирать в родную деревню под Орлом. Но деревенский климат, парное молоко, а главное, домашний уход, сделали чудо – отец выжил, но по состоянию здоровья был вчистую комиссован из Красной Армии.

В сорок третьем, перед самым началом Курской битвы, всё население их деревни было угнано в Германию и размещено в том лагере, где находилась и, сама того не подозревая, будущая моя мама. В этом лагере я и родилась. После войны, когда нас освободили, отца оставили в Германии, и он почти год занимался вывозом трофейного имущества и оборудования с германских заводов. Эта его тогдашняя работа и спасла семью от репрессий после войны – единственная семья на всю нашу деревню не побывала в советских лагерях и никуда не была сослана. А я оказалась самым молодым (!) в Советском Союзе узником, кто родился в концентрационных лагерях. Приехав из Германии, отца назначили в одно из лесничеств в Калужской области, а вскоре мы переехали в Белёв.

После семилетки в Белёве окончила медицинское училище в 1962 году и по распределению отработала пять лет в Киреевске, а с 1967 года по настоящее время работаю в седьмой медсанчасти…».

Всё правильно: работала и продолжает работать в седьмой медсанчасти г. Тулы с небольшим перерывом в два года и один месяц, которые Людмила служила в Афганистане.

Продолжение рассказа Людмилы Дюковой.

«…Пришла в военкомат, написала заявление, что желаю работать по специальности в Группе Советских войск в Германии, но мне в военкомате прямо ответили, что с моей биографией путь закрыт на семь и более замков и в Германию, и в Чехословакию, и в Европу вообще. Я, по недомыслию, пыталась выяснить причину, а мне опять прямо ответили, что у меня могут остаться какие-то связи с сорок пятого года в Германии. Хоть плачь, хоть смейся – какие связи у грудного ребёнка? Правда, мне предложили альтернативный вариант: хочешь заграничной романтики – поезжай в Афганистан…».

Так в августе 1982 года Людмила Дюкова оказалась в Афганистане в Баграмском медсанбате полевая почта 93982, на должности медицинской сестры операционно-перевязочного взвода медицинской роты.

Продолжение рассказа Людмилы Дюковой.

«…Полгода не могла без слёз (а то и без рыданий навзрыд) смотреть на раненых и погибших. Ничего не могла поделать с собой, никак не могла привыкнуть к таким ужасам Афганской войны. Узнав о моём состоянии, меня однажды вызвал к себе командир дивизии и предложил создать в медсанбате коллектив художественной самодеятельности. Естественно, я не отказалась, и стали мы давать концерты не только перед больными и ранеными, но и в боевых частях дивизии. И перед афганскими частями выступали. Надо было видеть лица бойцов на наших концертах – такие лица я видела в кинохрониках военных лет, когда на передовой пела Клавдия Шульженко…».

В сентябре 1984 года, вернувшись из командировки, Людмила пошла в военкомат с просьбой о предоставлении квартиры, которую ей перед отправкой в Афганистан обещали. Но чиновник про обещание забыл. Пришлось писать письмо в Партийную комиссию при ЦК КПСС. Через месяц вручили ордер на квартиру.

А страна наша держится и будет держаться на таких, как Людмила Дюкова, на нас с вами.

Честь и Слава ей, простой русской женщине!

 

*Продолжение. См.: Макаров Н. А. Об отце //Мы помним… Книга воспоминаний и размышлений поколений Ч. 1 / Под ред. Ю. М. Осипова, Л. И. Ростовцевой. Тула: Гриф и К, 2012. С. 434–443; Макаров Н. А. Из воспоминаний отца // Мы помним… Ч. 2 (2015).     С. 91–101; Макаров Н. А. «Любовь – это на всю жизнь» // Мы помним… (2017). С. 289–304.

**МТФ – молочнотоварная ферма, СТФ – свинотоварная ферма. – Прим. ред.

 

 

 

 

 

 

СССР –  СТРАНА СОЗИДАНИЯ, СПРАВЕДЛИВОСТИ, РАВЕНСТВА*

(Стр. 347–359)

 

Савостьянов Валерий Николаевич, 71 год,

инженер, поэт, лауреат международных и российских

литературных премий,

г. Тула

 

Мне повезло быть свидетелем послевоенной жизни страны сразу и в де-ревне, и в городе. Во-первых, повезло родиться после войны в деревне и учиться в деревенской начальной школе. А, во-вторых, потом ещё повезло переехать вместе с родителями в заводской посёлок под Тулой, который через несколько лет вошёл в черту города, и я стал учиться уже в городской школе. Да еще с производственным обучением, когда в старших классах один день в неделю мы проводили на заводе, получая знания и навыки по одной из рабочих профессий. Я, например, – слесарь.

Сразу после школы у меня был ещё Политехнический институт с ежегодными летними производственными практиками: для большинства студентов – на заводах, стройках, в НИИ (научно-исследовательских институтах), а для меня – на шахтах Подмосковья и Донбасса, поскольку я получал специальность «Горный инженер-электрик».

А после окончания института – распределение. В институтской ко-миссии по распределению сидели приехавшие со всех концов страны так называемые «купцы» – представители разных предприятий. Можно было выбрать и Якутию, и Воркуту, и Кузбасс, и Донбасс, и Подмосковье, и даже военную службу, поскольку у нас в институте была военная кафедра и мы получили офицерское звание. Так что я, как и мои друзья-однокурсники, уже в институтские годы и побывал непосредственно на производстве, и повидал страну.

Много хорошего может вспомнить представитель нашего послевоен-ного поколения. А я доволен особенно, так как кроме Политеха, шахт, заводов, научных лабораторий и вычислительных центров, были в моей жизни ещё и литературные объединения, кружки, совещания самых разных уровней: от областных до международных. Были газеты и журналы, где печатались мои стихи, а потом ещё издательства, где выпускались мои книги. Жаль только, что не было в ней Литинститута – не сложилось как-то, хотя я мечтал о нём.

Деревенское детство

Итак, самые первые впечатления. Это солнечный свет, бьющий в окна дедовского дома в деревне Сергиевское. Это бабушка, мама и отец –ощущение моей абсолютной защищённости. Еще, конечно же, мой дед-фронтовик, председатель колхоза. Он учился в Туле в сельско-хозяйственном техникуме и всегда, приезжая из города, привозил мне какой-нибудь сладкий гостинец, чаще всего плитку шоколада. И это было очень вкусно!

Весна, посевная. Я на одном из ближайших к деревне полей – пришёл к бабушке, работающей на сеялке. Здесь же дед. Из подслушанного мною взрослого разговора: «При Маленкове, кажется, стало чуть легче, лучше…».

Потом (через несколько лет) вспоминается звучащая каждое утро по радио бодрая, весёлая песня: «Едем мы, друзья, в дальние края: станем новосёлами и ты, и я». Дядя, недавно вернувшийся из армии, собирается на целину. А я постепенно осваиваю дядин велосипед: учусь ездить на нём – пока, увы, только под раму. Но уже объездил на нём все деревенские окрестности, любимое место – речка Упа.

Деревня Нижние Присады. Наша семья – отец, мама и я – живёт уже несколько лет отдельно от деда и бабушки. У нас третья часть деревенского кирпичного дома: комнатка – даже не в два – а всего лишь в полтора окна, печка, занимающая чуть ли ни её четверть, а как выходишь из комнаты, маленькие сенцы и сразу направо – дверь на улицу. С улицы дверь в большой деревянный сарай, где лежат брёвна – это наши дрова. Там же, как вы понимаете, и так называемый «туалет», запоминающийся на всю жизнь – особенно в крещенские морозы.

Бедность несказанная: ведь чтобы купить это жильё, родители потра-тили не только все сбережения, но и продали всё, что смогли: мамины платья, папины лыжи, и ещё, говорят, в долг влезли. Но, что удивительно, в семье никакого уныния! Каждое утро отец идёт пешком на завод: до него не менее часа ходьбы. Он работает молотобойцем в сталеплавильном цехе –  помощником кузнеца, нашего деревенского соседа дяди Хрома. Это к нему мы иногда в праздники ходим смотреть телевизор: деревня вместе с хуторами, расположенными поодаль, огромная, а телевизоров во всей деревне только три, третий как раз у дяди Хрома.

Несколько слов о нашей деревне, о Нижних Присадах: она того стоит. Если Сергиевское, или, как мы ещё её называем, Упское, стоит прямо на шоссе Тула–Новомосковск – и расположена тем самым весьма выгодно: ну ещё бы, ведь главная улица Сергиевского – то асфальтированное шоссе, то Нижние Присады в тупике, на холме большой излучины реки Упы, что километрах в четырёх от Сергиевского ниже по течению. Главная же улица деревни Нижние Присады, на которой как раз и наш дом, обычная, земляная, разъезженная, в глубоких колеях – как говорится, асфальтом здесь и не пахнет, а вот грязи, особенно весной и осенью, по колено.

Зато на заливном лугу в мае мы, дошколята и младшие школьники, ловим майских жуков, а потом всё лето играем в лапту, а более взрослые ребята ещё и в футбол – и между собой, и деревня на деревню. Помнится, именно здесь я, всегда такой открытый и прямой, впервые почувствовал, что в жизни порой необходима и дипломатия, предполагающая уклончивые ответы на прямые вопросы товарищей, за кого ты болеешь. Потому что я и сам во время одного из таких вот футбольных матчей, когда встречались наши нижне-присадские и мои упские, где за команду упских играли мои дядья, младшие братья мамы, не знал, за кого же всё-таки я больше болею: за «наших» или за «моих»…

Но футбол здесь – это летом. А весной половодье отрезает на несколько дней нашу деревню и от хуторов, расположенных на другой стороне лощины, и вообще от цивилизации. Разумеется, в это время заливается и низкий, из крупных брёвен, мост через излучину, находящийся на востоке, в самом конце главной улицы. Он очень крепкий, и никакое половодье обычно не сносит его.

О нашей семье и школе

Мама моя работает санитаркой в областной психиатрической больнице в посёлке Петелино. Работает мама по сменам – в три смены. И бывает так, что днём она дома, а на ночь глядя уходит на работу: это значит, что у неё третья смена. Идёт, конечно, тоже пешком, и тоже не менее часа. А зимой, когда дорогу заметает, то и более. Отцу в этом плане легче: ему в метель можно хотя бы полпути пройти по «линии», то есть по железнодорожным путям. По ним на завод паровозами возят уголь, кокс для доменных печей, поэтому «линию» чистят и в метель. Маме же эта «линия» не помощница, ей в другую сторону: она лишь пересекает её – и дальше всю дорогу по сугробам…

А на полочке в сенцах – малиновое варенье: и когда мама помажет им кусок хлеба – праздник! А так оно – лишь когда заболеешь…

Заболел корью. Но оказывается, в нашей деревне есть врач! Он пришёл, послушал, выписал какое-то лекарство – и вылечил!..

И вот мне уже семь лет, и я иду в школу, в мою первую Нижне-При-садскую начальную школу. Деревенская школа – это одноэтажный дом с двумя классами. В нём сразу, как войдёшь с улицы в кажущийся после дневного света сумрачный коридор, направо маленькая комната, где живёт директор. Вернее, это директриса – Анна Павловна. Она же ещё одновременно и школьный сторож, и истопник, и уборщица. Эта комната – её служебное жильё, и туда нам, ученикам, заходить не положено, так что я только однажды побывал там по какому-то исключительному случаю.

Далее, прямо по коридору, школьные классы, большие светлые ком-наты с партами. Ближний класс – проходной, а в дальнем классе, как войдёшь, дверь налево и небольшая комнатка – школьная библиотека. Классные комнаты разделены большой белой, побелённой известью, печкой. Зимой, особенно с утра, пока ещё печь только растапливается, в классах очень холодно, и мы сидим за партами, не раздеваясь, прямо в пальто.

Поскольку начальная школа предполагает четырёхклассное обучение, а классных помещений здесь всего два, то учиться нам приходится в две смены. Учеников в каждом классе много, двадцать-тридцать человек, так что во всей школе, наверное, не меньше сотни… Сегодня, увы, школа эта уже давно закрыта: учить некого. И теперь нескольких нижне-присадских школьников возят в Петелинскую среднюю школу.

Идти до школы, наверное, с километр, может быть, чуть меньше.

Учусь я хорошо. Но как-то однажды схватил двойку. Понуро бреду домой. Жду выговор, а, может быть, и наказание. Сообразительный дружок-одноклассник подсказывает выход: вырвать лист с двойкой! Вырываю! Школьная тетрадь из 12-листовой – превращается в 10-листовую, потому что нужно выбросить и ещё один лист, противоположный вырванному. Первый грех! Но родители, видимо, замученные тяжёлой работой и неустроенным бытом, ничего не заметили…

Отцу тридцать, он ещё совсем молодой человек, а уж по моим нынеш-ним меркам просто пацан. Но в нашей семье прибавление: родилась моя сестра Нина, и жить в этой нашей полутораокошечной комнатке стало ну совсем тесно-претесно! Отец решил строиться. А в наших Нижних Приса-дах, но не в самой деревне, а на хуторе, ближе к тому заводу, где он рабо-тает, живёт отец моего отца, а, значит, мой дед Алексей. И вот рядом со своим домом он выделил нам участок, правда, не справа, через проулок, где хотелось, а слева. Завезли шлак, залили фундамент. Работа кипит!..

И вдруг – всё бросили! Потрясающая новость: отец от завода записался на «народную стройку» – будет в нерабочее время, то есть, после смены и по выходным дням, строить многоквартирный дом в заводском посёлке Криволучье! И в нём нам дадут квартиру!

Бедный мой отец: теперь-то я понимаю, какой ценой тебе досталась эта наша криволученская квартира! С каким трудом ты смог выработать необходимое количество рабочих часов на строительстве дома для её получения! И даже несмотря на то, что иногда по выходным дням на стройку приезжали помогать и мама, и мой дед с моими дядьями, часов этих всё равно не хватало – и ты оказался одним из последних в списке. А последним решено было давать угловые квартиры: с меньшими раза в два коридорами и кладовками и без балконов. Но зато, когда тянули жребий, тебе всё-таки повезло: квартира оказалась хоть и угловой, но на престижном втором этаже трёхэтажного дома. Великое спасибо тебе, отец – за твою смелость и предприимчивость, трудолюбие, упорство и стойкость! Я думаю, что это был самый главный, поворотный момент не только в жизни всей нашей семьи, но, что очень важно, и в моей учёбе, во многом определивший мою будущую судьбу инженера и поэта.

Итак, самый конец 1959-го года. Новый год и начало нашей новой жизни! Мы переехали в новую двухкомнатную квартиру! В городскую квартиру со всеми удобствами – и она действительно городская, хоть пока что в заводском посёлке. В ней меня, деревенского мальчишку, всё поражает. Вода сама течёт из крана! Тёплый туалет в самой квартире! – уж, конечно, это не то что наш деревенский сарай. На кухне огромный металлический цилиндр, бак – это титан, нагрев воду в котором деревянными полешками, можно помыться в ванной!

(Газ к нам в квартиру проведут позже, года через четыре, когда начнут газифицировать наш присоединённый к Туле криволученский посёлок – и тогда уже наша «хрущёвка» станет почти абсолютным раем!)

И ещё, что, быть может, самое главное: совсем рядом двухэтажная городская школа, в которой не только просторные классы, но и большой спортзал со спортивными снарядами. Он же при необходимости ещё служит нам и залом актовым, в котором проводятся все общешкольные мероприятия: школьные собрания, концерты и смотры художественной самодеятельности, КВНы, выпускные балы и, конечно, новогодние вечера, для чего в нём под каждый Новый год ставится большая – под самый потолок – нарядная ёлка. Для меня всё это – как одна сплошная сказка! Сказка ещё и, может быть, потому, что прямо в холле, напротив входной двери, справа у лестницы на второй этаж, стоит чучело настоящего огромного медведя!

(Позднее, когда вдруг неожиданно обнаружится, что всю заднюю часть шкуры медведя ребята порезали на «жостки» – это была тогда у нас такая весьма популярная дворовая игра – и из чучела бедного медведя сыпятся опилки и труха, медведя из холла спешно убрали).

В этой новой школе я учусь, учусь с каждым годом всё лучше и лучше – и, учась, принимаю самое активное участие в школьных, а потом и районных олимпиадах по математике, физике, литературе. И однажды даже выступаю за наш Пролетарский район на областной олимпиаде по математике, где занимаю четвёртое место. Жаль, что не призовое, ну хотя бы третье – потому что призёров областных олимпиад приглашают учиться в Москву, в математические классы при МГУ, собирая, таким образом, одарённых детей со всей страны. Какой шанс упущен!..

Школу я заканчиваю одним из лучших учеников – с серебряной ме-далью. Как тут не вспомнить добрым и благодарным словом учителей моих дорогих Антонину Петровну Золотову (математика), Антонину Евсеевну Буробину (русский язык и литература), Ольгу Александровну Афонцеву (химия и классное руководство), физика Воробьёва, директора Цымбаленко, да и всех остальных учителей тоже.

Этот период в жизни нашей страны, названный в дальнейшем кем-то «хрущёвской оттепелью», запомнился мне ещё и совершенно изумитель-ными, уникальными темпами строительства жилья! Запомнился ещё, может быть, и потому, что жил я именно в Криволучье, пригородном по-сёлке крупного областного центра, и новые микрорайоны «хрущёвок», когда мы порой, бывая в городе, проезжали мимо них – казалось, росли прямо на наших глазах! К тому же нас, школьников, иногда во внеурочное время привлекали к уборке мусора в уже готовых микрорайоновских пятиэтажках, и все мы, конечно, были в курсе, где что и как строится.

Городская жизнь

И так вот Старое Криволучье, на дальней окраине которого я жил и учился, в несколько лет соединилось благодаря этим микрорайонам с самим городом Тулой, и тоже стало городом. Жилья, видимо, было построено действительно много: как-то отец сказал, что только на один их заводской сталеплавильный цех пришли ордера сразу аж на 30 с лишним квартир – такого у них раньше никогда не случалось. И ему, дескать, предлагают, поскольку мы у него с моей сестрой разнополые дети, поменять нашу квартиру на новую, уже трёхкомнатную. Какая замечательная возможность появилась у нашей семьи – тем более, если вспомнить, как трудно досталась отцу эта наша «двушка»!

Но потом почему-то родители решили этого не делать: дескать, у нас здесь и сарай под домом с полками для заготовок на зиму и земляной ямой для хранения картошки, а что там будет, неизвестно, и вообще: только что обжились здесь, а каждый переезд, как говорится, отчасти равнозначен пожару. Не знаю, может быть, они были по-своему правы: в последующем сараи под домами во многих пятиэтажках уже не делали, а хранить картошку зимой всё равно где-то было нужно. Ведь почти все тогда сажали её на участках, выделяемых от завода, а уж, тем более, мы и такие, как мы – деревенские. У нас, как мне кажется, была не только необходимость, но ещё и потребность в этом, как если бы зов крови и голос предков повелевал нам делать это каждую весну.

Происходило это обычно так: завод по договору с колхозами распахи-вал выделенные ему поля. Поле, предназначенное конкретному цеху, например, нашему, сталеплавильному, делилось на участки, и в зависимости от состава семьи рабочий получал на семью две, три, четыре или даже более соток. Чаще всего участок был каждый раз в новом месте. И всегда было интересно увидеть ещё и это новое место, которое становилось нам, благодаря нашему труду и поту, хоть немножко, но родным, а сам весь этот картофельный процесс превращался в праздник.

И вот весной семьями, организованно, на заводском транспорте, мы выезжали на наше поле – сажать картошку. Ранней же осенью процесс повторялся: мы выезжали, опять же организованно, копать нашу картошку, ссыпали её в мешки – и заводскими машинами этот урожай доставлялся прямо до дома. И всё это (можно ли представить такое сегодня?) не стоило нам ни рубля!

Потом картошку чаще всего, если позволяла погода, прямо возле дома высыпали из мешков, просушивали на солнышке, проветривали и перебирали. Оставалось лишь перетаскать её в сарай и ссыпать в погреб или же земляную яму, где она и хранилась всю осень и зиму до следующей весны. Так что, конечно, наличие сарая под домом для хозяйственного, с крестьянскими генами, семьянина, например, такого, как мой отец, было очень важным аргументом при принятии решения об обмене квартиры…

Что же ещё осталось в памяти от этого, пожалуй, самого счастливого периода моей жизни, где каждый день был наполнен надеждами и каким-то абсолютно уверенным ожиданием радости? Остались благодарные воспоминания о нашем криволученском литературном кружке, о моём первом стихотворении, напечатанном в заводской газете «Металлург», о первых моих литературных конкурсах в нашем тульском Дворце пионеров и во всесоюзном журнале «Юный натуралист», в которых я, даже как-то неожиданно для себя, не очень-то и стараясь, вдруг стал победителем. И ворох писем, пришедших на моё имя со всей страны, когда в журнале «Юный натуралист» были напечатаны мои стихи и почему-то вместо номера школы и класса, как это обычно бывало, мой домашний адрес!

И, конечно, остались в памяти мои спортивные увлечения: прежде всего, наша секция лёгкой атлетики, что базировалась в криволученском Доме культуры, в его, если смотреть с улицы Металлургов, правом крыле. И наши тренировки, а ещё выступления и победы на стадионе «Металлург» и на стадионе в нашем Тульском кремле: был такой когда-то – старожилы наверняка помнят. Я довольно быстро бегал и далеко метал мяч…

А когда этот наш легкоатлетический кружок вдруг неожиданно за-крылся, занимался я ещё какое-то время и лыжами. Но однажды, выступая за наш класс на первенстве школы, не рассчитал с одеждой: был сильный ветер, метель – и я обморозился…

Лыжи у меня были свои, домашние, а вот коньков не было. А мне так хотелось иметь коньки, именно свои, беговые – «ножи», как мы их на-зывали. Но как я ни просил родителей купить мне коньки, они так и не смогли: семья жила бедно, от получки до получки. «Ножи» на какое-то время дал мне мой школьный товарищ Слава Фокеев: ему стали малы их ботинки. Мне они тоже были маловаты, жали, но я надевал их на самый тонкий носок и учился бегать, пока ноги не замерзали. Катались мы на коньках на огромном катке стадиона «Металлург», футбольном поле, заливаемом каждый год под каток. Здесь обычно играла музыка, а в самом центре, начиная с Нового года, стояла большая нарядная ёлка. Вот вокруг неё я и нарезал круги. Но радость эта была недолгой, вскоре коньки пришлось вернуть, так что хорошо бегать на них я так и не научился…

Со Славой ещё, когда я приходил в гости, мы иногда пытались играть в настольный теннис: столом для игры служил обычный раздвижной обеденный стол, вместо сетки ставили рядом, чуть раскрывая их, несколько книг и учебников, а ракетки мы заранее выпиливали лобзиком из фанеры. Однако удовольствия от игры не получалось: комната была слишком тесной, мебель, стены, дверь – всё мешало.

По-настоящему же в теннис я наигрался позднее, когда у меня поя-вилась своя компания близких друзей: Валера Пашкин, Саша Нартов, Галя Заика, Люся Долинина. У Люсиного отца в сарае, прямо возле их дома, имелся хоть и самодельный, но почти настоящих размеров теннисный стол — и нам разрешалось им пользоваться. Стол мы ставили тут же в скверике и играли, сколько хотелось – иногда до темноты. Вокруг нашего стола собирались ребята со всего двора, просили поиграть – и мы вели себя демократично: играть позволялось всем по очереди…

А в девятом классе Коля Орлов, наш одноклассник, записался в вело-сипедную секцию в общество «Динамо», и мы тоже потянулись за ним на трек и в Центральный парк, в динамовский клуб. Занимались у довольно известного велосипедного тренера Касаткина: бегали кроссы по парку, крутили на велостанках. И вот уже вскоре мчались по бетонному кругу нашего знаменитого тульского велотрека, старейшего в стране. Мчались на трековских велосипедах – они, оказывается, специальные: у них не бывает тормозов. Уже делали прикидки на время, а на лето тренер обещал выдать нам спортивные гоночные велосипеды. О, гоночный велосипед – тогда это была моя просто заоблачная мечта!

Но, увы, всё для меня закончилось печально. Нет, я не упал с вело-сипеда на треке и не разбился вдрызг, хотя однажды был весьма близок к этому. Просто на обычной, совершенно рядовой тренировке в зале в перерыве меня угораздило побороться с товарищем по секции, а он, оказывается, занимался до этого борьбой и хорошо знал приёмы. И когда он бросил меня на пол, то я, поняв, что лечу в пол головой, конечно, инстинктивно подставил руки. И учиться в десятом классе мне пришлось с загипсованной правой рукой, а писать пришлось научиться левой. И у меня, кстати, это неплохо получилось…

И ещё у меня остались книги, подаренные мне как победителю раз-личных школьных и районных олимпиад: тогда именно книги были наиболее частым подарком и считались весьма ценной наградой. Может быть, потому, что своих книг, а уж, тем более, своих домашних библиотек, в наших семьях почти ни у кого не было. И в числе этих подаренных книг очень дорогая мне и, думаю, весьма редкая сегодня книга Юрия Гагарина «Дорога в космос», где внутри неё есть не только фото нашего первого космонавта Земли, но и фотографии Н. С. Хрущёва, вдруг неожиданно отовсюду исчезнувшие с середины 60-х годов…

О правлении Хрущева

Кто-то из моих читателей может подумать, что я идеализирую времена Хрущёва, а на самом деле – это совсем не так. Хорошо помню тот холодок, ознобом пробежавший по нашим спинам во время Карибского кризиса, холодок от угрозы новой, ещё невиданной, самой страшной ядерной войны…

И ещё хорошо помню случившийся в стране неурожай начала 60-х. Тут уж и его, хрущёвская, целина не помогла: в магазинах наших совсем не было белого хлеба, один только чёрный, а молоко выдавали только для детей по спискам и лишь по пол-литра в день. За всем же остальным: мясом, маслом, колбасой и т. д. приходилось ездить в Москву на электричках. То же самое было и с вещами: почти всё – телевизор, радиоприёмник, более-менее приличная одежда, обувь, даже мебель – всё это покупалось в Москве, разумеется, чаще всего с переплатой.

И если об этих двух фактах: реальной угрозе ядерной войны и тоталь-ном дефиците – я знал тогда и сам, прочувствовав их на себе, то о многих других фактах я узнал лишь гораздо позднее. Какие же это факты «волюнтаристической» деятельности Никиты Хрущёва, как говорили об этом потом, когда его сняли со всех постов, факты, так сказать, со знаком минус?

Это, прежде всего, как мне кажется, незаконная передача Крыма Украинской ССР, что аукается нам и сегодня.

Это остановка строительства и ликвидация почти готовой Транспо-лярной магистрали, Кольской железной дороги и многих других железных и автомобильных дорог, а также гидротехнических сооружений и портов, промышленных предприятий, туннеля на Сахалин. Фактически отменялась сталинская экономическая политика. Какие стройки, предопределяющие послевоенное развитие страны и оборону её были погублены будущим «кукурузником» и иже с ним!

И здесь же непременно нужно вспомнить срыв, а затем и забвение грандиозного «Сталинского плана преобразования природы», призванного бороться с чёрными пылевыми бурями, с эрозией почвы. План предусматривал посадку защитных лесных полос по границам полей, по склонам балок и оврагов, по берегам водоёмов, облесение и закрепление песков, что не только препятствовало бы чёрным бурям в южных районах нашей страны, но и значительно повышало урожайность.

Одной из составляющих плана была так называемая травопольная си-стема земледелия. При Хрущёве она подверглась осмеиванию. До сих пор помню куплет песенных юмористов: «Травопольная система, до чего ж ты хороша: в поле травка да цветочки, а в амбаре – ни шиша!» В результате на смену экологически безопасному травополью пришло использование удобрений и ядохимикатов. Огромные средства тратились на строительство химических заводов, внесение удобрений в почву. И в итоге почвы многих полей оказались засолены, водоёмы отравлены. Погибали птицы, животные и насекомые. Среди людей учащались случаи раковых заболеваний…

И ещё – беспрецедентное, поспешное, непродуманное сокращение армии: тысячи неустроенных офицеров! И один из них, как потом оказалось, мой будущий тесть. Военный лётчик, участник войны, он вынужден был после увольнения из армии стать учеником на заводе и, как мальчишка, осваивать новую рабочую специальность, разумеется, при этом существенно потеряв в зарплате. И ещё к тому же несколько лет жить со своей семьёй в тесном сыром подвале у приютивших дальних родственников, где и родилась потом моя будущая любимая и жена.

Это также ещё фактическое уничтожение «неперспективных деревень» под видом укрупнения, собирания их в так называемые «агрогорода», а также введение драконовских налогов на приусадебное хозяйство, из-за чего колхозники по всей стране резали домашний скот и рубили яблоневые сады.

А легкомысленные эксперименты с образованием и средней школой? Помните, то школы 10-летки, то 11-летки, то опять 10-летки? И тут уж это коснулось меня лично. В 1966-м году, когда Хрущёв вроде бы уже отправлен на пенсию, но последствия его руководства всё ещё сказываются, случился «двойной» выпуск: сразу 10-х и 11-х классов. А это значит, и «двойной» конкурс в ВУЗы, естественно, не рассчитанные на такой наплыв абитуриентов. Так что многие наши выпускники 1966-го года загодя были обречены не получить высшее образование…

Я уже даже и не вспоминаю здесь его хрущёвский ботинок на трибуне ООН, эксперименты с кукурузой повсеместно и даже на полях северных областей, выставку авангардистов в московском Манеже – это, как мне кажется, сегодня известно всем, кто хоть чуть-чуть интересуется историей нашей страны. Даже его хрущёвская целина, вначале вроде бы давшая высокие урожаи, в дальнейшем лишь поспособствовала тем самым чёрным пылевым бурям, о которых сказано выше.

А что же можно считать безусловными плюсами периода хрущёвского руководства страной? Наш первый спутник, первый полёт человека в космос, дома-«хрущёвки». И это, пожалуй, всё.

Так что уж теперь-то я хорошо понимаю, почему скульптор Эрнст Не-известный сделал памятник на могилу Хрущёва чёрно-белый, абсолютно контрастных цветов. Да просто потому, что такой вот он был Никита Сергеевич Хрущёв – разный, и само правление его было весьма кон-трастным…

 

*См.: Савостьянов В. Н. Не дадим украсть Победу! // Мы помним… Книга воспоминаний и размышлений поколений «Мы помним… Ч. 1 / Под ред. Ю. М. Осипова, Л. И. Ростовцевой. Тула: Аквариус, 2015. С. 395–401; Савостьянов В. Н. Пятнадцатилетия // Мы помним… Сразу после войны (2017). С.334–338.

 

МАТУШКА РОДИМАЯ

 

«Матушка родимая, матушка родная,

За окном не светят звёзды, в поле – мгла ночная.

Как пойдёшь ты на дежурство ночью по просёлку,

Что ты скажешь – слышишь: воет! – встретившему волку?»

 

«Воевода волчьей рати,

Впереди вся ночка –

А меня пусти ты ради

Малого сыночка!..»

 

«Матушка родимая, матушка родная,

Кое-где мерцают звёзды, в поле – тьма ночная.

И мерцает лёд просёлка красной лунной медью.

Что ты скажешь злому зверю, шатуну-медведю?»

 

 

 

«О, дремучих чащ хозяин,

Я прошу отсрочку –

Скоро выпускной экзамен

Предстоит сыночку!..»

 

«Матушка родимая, матушка родная,

В облаках сверкают звёзды, в поле – жуть ночная.

По просёлку ходят в дымке люди-невидимки.

Что ты скажешь джентльменам кистеня и финки?»

 

«Атаман, вас браги бочка,

Пир горой, веселье –

Ждёт на свадьбе у сыночка

В это воскресенье!..»

 

 

 

«Матушка родимая, матушка родная,

Празднично сияют звёзды, тает мгла ночная!

По просёлку Белый Ангел мчит, включив сирену.

Не ходи, – не надо, мама, – в эту «Третью Смену»!

 

«Белый Ангел, стой! Ни звука!!

Дай дожить мне ночку –

Окрестить мне утром внука

Дай помочь сыночку!..»

 

АДРЕС

 

Как друзей своих рисковых

И подружек поселковых

Сладко вспомнить имена,

Так же сладко – уж поверьте! –

Прочитать мне на конверте:

«Доменная, 1А».

Нету адреса в помине!

И никто тут не повинен:

Улица не снесена.

Просто город рос, как бездна, –

Съел посёлок наш –

Исчезла

«Доменная, 1А».

Говорит одна наука:

Смена буквы или звука

Изменить судьбу должна.

Ну, а если адрес целый –

Адрес юности бесценной:

«Доменная, 1А»?..

 

И сегодня – всё другое:

Новый мир, где Григ и Гойя,

Где Поэзии страна,

Знаю всё: Париж и Таллин –

Но тебя мне не хватает,

«Доменная, 1А»!

Как же мне друзей рисковых

И подружек поселковых

Сладко вспомнить имена

И читать стихи в конверте,

Где про домны и конвертер,

«Доменная, 1А»!..

Что же было там такое?

Труб дыханье заводское,

Клуб строителей,

Шпана,

Нос, разбитый в первой драке,

Рай «хрущёвок»

И бараки.«Доменная, 1А».

А ещё была спецовка,

И слесарка, и вальцовка,

Бригадира седина.

Раз в неделю до заката

Труд ударный. И зарплата!

«Доменная, 1А»…

 

Ну и всё? И что ж такого –

Что дороже городского,

Что пьянило без вина?

Роскошь звёздная околиц,

Поцелуи робких школьниц –

«Доменная, 1А»!

Математика и сцена.

Братства – лыж и КВНа.

Память, что была война.

Орден снайпера-соседа,

Гордость, горькая беседа…

«Доменная, 1А».

И велик, не испоганен,

Жив Союз!

И жив Гагарин,

Цель ближайшая – Луна!..

Выпускной – увы! – в спортзале:

Зала нет. Но есть медали!

«Доменная, 1А».

Молоды отец и мама.

Мир надежд, самообмана –

Прочен, как из чугуна!

Без потерь!

Без пира глупых!..

Но чугун твой – слишком хрупок,

«Доменная, 1А»!..

Мне теперь, коль в сердце слёзно –

И не сложно, и не поздно

Те окликнуть времена:

Лишь послать привет в конверте –

Адрес, где не знают смерти:

«Доменная, 1А»!